Тайны погибших кораблей (От «Императрицы Марии» до «Курска») - [62]

И, наконец, едва ли не самый волнующий эпизод романа, во всяком случае, мне он памятен со школьных лет, когда я впервые прочитал «Цусиму». Умирающий командир «Орла» капитан 1-го ранга Юнг еще не знает, что на броненосце хозяйничают японцы, что спущен Андреевский флаг, что броненосец вражеские эсминцы конвоируют в ближайший японский порт, что у дверей его каюты стоит японский часовой. Но он догадывается, что на корабле что-то не так… Он зовет к себе не старшего офицера, замещающего его, а младшего штурмана Ларионова, сына покойного друга.

Раненый лейтенант вторично покидает лазаретную койку, два матроса под руки ведут его к командирской каюте.

«Юнг, весь забинтованный, находился в полусидячем положении. Черты его потемневшего лица заострились. Правая рука была в лубке и прикрыта простыней, левая откинулась и дрожала. Он пристально взглянул голубыми глазами на Ларионова и твердым голосом спросил:

— Леонид, где мы?

Нельзя было лгать другу покойного отца, лгать человеку, так много для него сделавшему. Ведь Ларионов вырос на его глазах. Командир вне службы обращался с ним на „ты“, как со своим близким. Юнг только потому и позвал его, чтобы узнать всю правду. Но правда иногда жжет хуже, чем раскаленное железо. Зачем же усиливать страдания умирающего человека?..

Ларионов, поколебавшись, ответил:

— Мы идем во Владивосток. Осталось сто пятьдесят миль.

— А почему имеем такой тихий ход?

— Что-то „Ушаков“ отстает.

— Леонид, ты не врешь?

Ларионов, ощущая спазмы в горле, с трудом проговорил:

— Когда же я врал вам, Николай Викторович? — И, чтобы скрыть свое смущение, штурман нагнулся и взял командира за руку. Она была холодная, как у мертвеца, но все еще продолжала дрожать. Смерть заканчивала свое дело».

Уверен, если бы кто-то из кинематографистов отважился бы экранизировать «Цусиму», лейтенант Ларионов был бы одним из главных героев фильма.

Андрей Леонидович щелкнул замочком кожаного альбома…

СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. Два мичмана в шинелях и фуражках. Высокий, костистый, с удлиненным лицом — Ларионов; густобровый, крутоусый Павлинов. Оба из одного выпуска, с одного корабля, оба из одного романа: «Неожиданно перед амбразурами ярко вспыхнуло пламя, и раздался страшный грохот. Несколько человек в башне упали. Лейтенант Павлинов согнулся и долго поддерживал руками контуженую голову, словно боялся, что она у него отвалится. А когда осторожно повернулся назад, чтобы взглянуть на людей… то на его чернобровом лице изобразилось радостное удивление, — он был жив». Снимок сделан в 1904 году, видимо в Либаве, перед выходом эскадры на Дальний Восток. Лица — мальчишечьи, несмотря на погоны и кокарды, припухлые губы, голые щеки. Но глаза — в них будто отблески Цусимы, печально-настороженные взгляды, грустные сочетания неокрепшего мужества и твердой решимости: «Свой долг мы выполним сполна». Ларионов — в боевой рубке, Павлинов — в броневой башне стояли до конца. Снимок второй отделен от предыдущего тридцатью шестью годами. Из-под полей соломенной шляпы уверенный взгляд Новикова-Прибоя. Из-под козырька флотской фуражки иронический прищур. Седые усы, белый китель, худое лицо со следами ранений — Ларионов.

Признанный писатель и безвестный музейный работник. Бывший матрос и бывший офицер. Два пожилых человека на склоне жизни. Оба немало повидали и испытали на своем веку. Оба честно потрудились. Написан роман. Создан музей. Выросли дети. Подведены итоги. Оба спокойны и мудры. Оба готовы перешагнуть последнюю черту. Она не за горами. В сорок втором умрет от голода в блокадном Ленинграде Ларионов. Всего на два года переживет своего товарища Новиков-Прибой.

Андрей Леонидович боготворил отца. Это было видно и по тому, как бережно хранил он отцовские бумаги, фотографии, вещи, и по тому, как говорил о нем… Я даже забыл, зачем пришел сюда.

Ларионов извлек из ящика стола пару лейтенантских погон, почерневших от пороховых газов, с одного из них осколком японского снаряда была сорвана звездочка… Он положил рядом кожаный футлярчик, раскрыл его и достал прокопченный надтреснутый костяной мундштук.

— Эта вещица принадлежала командиру «Орла» капитану 1-го ранга Юнгу… После его смерти отец взял мундштук на память. Юнг был другом его отца, моего деда.

Андрей Леонидович достал длинный кожаный футляр. Я следил за ним как завороженный. Он откинул колпачок-крышку, синевато блеснули линзы.

— Сигнальщики подобрали и принесли отцу его подзорную трубу. Она валялась в боевой рубке среди осколков дальномера…

Я заглянул в окуляр почти новенькой, английской работы трубы. О, если бы можно было увидеть все, что преломлялось в ее стеклах!..

— С ней связана любопытная история. Из лагеря русских военнопленных просматривалась военная гавань, куда японцы привели изрешеченный «Орел». Инженер Костенко — в «Цусиме» он выведен как Васильев — взял у отца подзорную трубу и, прячась в кустах, стал изучать и зарисовывать пробоины в борту броненосца. Разумеется, он рисковал, но ему, как кораблестроителю, важно было знать уязвимые места «Орла». Потом ему пригодилось это в практической работе[10].

А вот, собственно, то, что вы так долго искали.