Тайны погибших кораблей (От «Императрицы Марии» до «Курска») - [216]

Российские глубоководники, оказывается, не вывелись на корню, они откликнулись из разных мест страны, куда их позабросила погоня за хлебом насущным. Нет сомнения — они бы открыли люк. Но лучше пригласить норвежцев, чтобы избежать тех обвинений, которые были брошены спасателям «Комсомольца» — вы отказались от иностранной помощи, дабы не раскрывать военных секретов. И я приглашаю норвежцев. А дальше начинается телевизионное шоу, смонтированное так, чтобы побольнее ткнуть и без того обескураженного российского спасателя. Нам показывают чудеса иноземной оперативности: на наших глазах в корабельной мастерской изготавливается «ключ» к люку — обыкновенную «мартышку», которая имеется на любом российском корабле — рычаг-усилитель нажима руки. Потом этот чудо-ключ спускают водолазу и тот открывает злополучный люк. Публика аплодирует норвежцам и клянет российский флот, что и требовалось режиссерам действа. За кадром же остается то, что заклинивший люк открывает вовсе не рука водолаза, оснащенная ключом-«мартышкой», а стальной манипулятор робота, который распахивает ее с усилием в 500 килограмм. Никто не говорит зрителям, что теперь, когда стало предельно ясно — живых в корме нет, люк этот все равно чем открывать — норвежским ли роботом или крюком российского плавкрана. Ибо теперь не страшно затопить затопленный отсек, вскрыв оба люка без герметизации выхода из подводной лодки. Никто не сообщил, что норвежцы бились с крышкой люка почти сутки. На экране все было эффектно и просто: пришли, увидели, победили; спустились, сделали, открыли… Никто не сказал об огромной разнице в задачах, стоявших перед российскими акванавтами и норвежскими водолазами. Первые должны были обеспечить герметичный переход в лодку, вторые — открыть люк любым удобным способом, не заботясь о том, что при открытии его в девятый отсек ворвется вода… Попробуй теперь скажи, что это мы могли сделать и сами, пригласив российских глубоководников из гражданских ведомств — из той же Южморгеологии… Так почему же не пригласили? Да потому что норвежцы оказались ближе, да потому что над командованием флота, как дамоклов меч, висело заклятье — «вы из-за своих секретов побоялись принять иностранную помощь! Вам ваши секреты дороже матросских жизней!»

Однако не флот решал — принимать иностранную помощь или нет, и когда ее принимать. Решала Москва, и на самом высоком государственном уровне…

Образ российского спасателя отпечатан ныне в общественном сознании в самых черных тонах: беспомощен, неразворотлив, преступно нетороплив… Плохо оснащен — да, все остальное — ложь! Развернулись и вышли в точку работ в рекордные сроки, работали под водой за пределом человеческих возможностей, рискуя собственными жизнями. О какой «преступной неторопливости» можно говорить, если в организации спасательных работ принимал участие офицер оперативного отдела штаба Северного флота капитан 1-го ранга Владимир Гелетин, чей сын старший лейтенант Борис Гелетин находился в отсеках «Курска»? Родители погибших подводников создали свою комиссию по оценке спасательных работ, куда вошли три бывших флотских офицера. По распоряжению адмирала Попова они были доставлены на вертолете в район спасательных работ. Вернувшись в Североморск, они поблагодарили комфлота за все то, что было сделано для спасения их сыновей, увы, не увенчавшегося успехом.

Глава двадцатая. Блеск и нищета российского флота

Ни одна страна в мире не подвергала свой флот такому разорению и разграблению, как послесоветская Россия.

Но именно в эти немыслимо трудные и дико обидные для военных моряков годы, когда невыслужившие свой срок российские крейсера продавали под китайские увеселительные центры, когда из российских подводных лодок, распроданных по всей Европе, Америке и даже Австралии, делали плавучие рестораны, выставляя на потеху публике манекены в тужурках наших офицеров. Когда офицеры-подводники в это время, чтобы прокормить семьи, подрабатывали ночными сторожами и ночными таксистами, когда из нетопленных домов офицеры забирали на зиму своих жен и детей в жилые отсеки подводных лодок; даже в эти немилосердные, издевательские, глумливые годы флот делал свое дело, и как делал! Осваивал подледное пространство Арктики… Ракетами — из-под воды! — выводил в космос спутники, ставил мировые рекорды в точности и дальности стрельбы.

В январе был в родном Полярном. Некий капитан-лейтенант, командир тральщика, не буду называть фамилию, чтоб не нагорело ему от начальства, пригласил к себе на корабль. Зачуханный, забытый начальством, шефами и Богом номерной рейдовый тральщик ютился в дальнем углу гавани. И командир под стать кораблю — щупленький, невзрачный. Сидим в его каюте, пьем чай…

— А знаете, Николай Андреевич, мы сейчас тонем.

— ??!

— У меня в носовом трюме течь. Сейчас мы воду откачиваем насосами с берега, а выйдем в море — будем своими помпами качать. В док нас пятый год не ставят — платить нечем.

— Так вы и в море с течью выходите?

— Так мы ж тральцы… Если мину рыбаки выловят, кто кроме нас пойдет…

Я встал и обнял этого парня в обтерханной корабельной тужурке. Ну, что я мог ему сказать?