Тайны Питтсбурга - [10]

С появлением Джулии Лефковиц кризису самооценки был положен конец. После Джулии была ее сестра, потом Шарон Хорн, и малышка Роуз Фэгэн, и Дженифер Шеффер. Но я никогда не забуду период глубинных сексуальных сомнений. Время от времени мне встречались потрясающие мужчины, которым удавалось поколебать, правда незначительно, фундаментальные истины, заложенные во мне Джулией Лефковиц, и на миг я задавался вопросом, какая прихоть судьбы привела меня к мысли, что я не гомосексуалист.

Я посмотрел на Артура. На его щеке пробивалась бледная золотистая щетина, яркое розовое пятно проступило на горле. Глаза были ясными, будто бы он и не пил. Во мне шевельнулось странное чувство. Оно потрепыхалось в груди, как черная летучая мышь, случайно залетевшая в дом, напугало меня на какое-то мгновение, а затем исчезло.

— Вряд ли. Я гетеросексуал, Артур. Мне нравятся девушки.

Он улыбнулся своей дипломатичной улыбкой:

— Все так говорят, — и потянулся ко мне, почти коснувшись моих волос. Я отпрянул от его руки. — Ладно, ты — гетеросексуал.

Мне показалось, что я только что прошел или завалил некое испытание.

— Но мы же можем быть друзьями?

— Увидишь, — сказал он, развернулся на каблуках и пошел по направлению к дому.

За этот долгий вечер у Рири даже предметы претерпевали странные превращения: тонкая атласная сумочка девушки стала трофеем, разорванным пополам двумя парнями в приступе ярости. Лампа-репеллент сделалась накопителем крылышек насекомых, осыпаемым ругательствами, и была снесена с места и в запале выброшена прочь. Голубой бассейн, который в начале вечера соответствовал всеобщему представлению о роскошном досуге состоятельных людей, теперь пестрел всеми цветами радуги, включая разнообразные оттенки зелени, и был почти пуст. Я провел весь вечер в сладком, тягучем полумраке, в веселой компании, а моя рубашка оказалась почти снятой еще на полпути к бассейну.

4. Фабрика по Производству Облаков

Самым худшим моим кошмаром был тоскливый сон о том, что я прихожу в какое-то пустое место, где ничего не происходит и все двигается умопомрачительно медленно. Я просыпался уставшим, с размытыми обрывочными воспоминаниями, которые никак не могли служить оправданием навязчивому страху, наполнявшему мой сон. Я помнил низкое гудение электрических часов, бесцельно слоняющуюся гончую-альбиноса, чей-то голос, непрерывно объявляющий через динамики об отправлении какого-то транспорта. В то лето моя работа была как раз похожа на такой сон. Я хотел устроиться в настоящую старомодную книжную лавку, где витает дух настоящей литературы, смешиваясь с дыханием Питтсбурга, которое врывается в открытые двери. Вместо этого я поступил в магазин «Бордуок букс».

«Бордуок» входил в торговую сеть, которая специализировалась на продаже книг по низким ценам. Здесь господствовал стиль супермаркета: гигантомания, кричащие краски, сочетание мрачности и вопиющей безвкусицы, непременно сопутствующее малодоходной торговле. Этот магазин с длинными белыми рядами витрин и огромными, как мегалиты, штабелями уцененных триллеров и самоучителей был организован так, будто его владельцы намеревались продавать колбасный фарш или товары для ухода за лужайками, но недобросовестный оптовик смешал все их планы. Я представлял себе, как хозяева, начинавшие свой бизнес с киоска почтовых открыток и сувениров в каком-нибудь прибрежном городке, в изумлении разводят руками: «Что нам теперь делать со всеми этими чертовыми книгами?» Хорошей книгой им представлялось пухлое издание карманного формата в мягкой, бумажной обложке, которое легко помещается в пляжную сумку и не требует к себе особого внимания.

Серьезная литература была втиснута в крохотную малодоступную нишу между тематическими отделами, посвященными войне и хозяйственным товарам. Из всех работавших в магазине людей, в большинстве своем страдавших избыточным весом и лелеявших мечту стать фельдшерами, я единственный был удивлен тем, что «Бордуок» торгует комментариями серии «Монарх ноутс» к произведениям типа «Тристрама Шенди»,[13] которых здесь не имеется в продаже. Я был обречен проводить летние дни в ошалении от кондиционеров, без единой мысли в голове, томясь в ожидании вечера. Лето начиналось после ужина. Работа меня нисколько не интересовала.

Как-то ранним вечером в начале июня, через несколько дней после вечеринки у Рири, я обнаружил, что истек срок аренды квартиры, в которой я жил с Клер. Я закрыл за собой стеклянную дверь «Бордуок», попрощался с Гилом Фриком, поморщился под натиском одуряющей духоты, которая обрушилась на меня, как только я вышел на улицу, и со всем своим скарбом и пакетом продовольствия на коленях поехал на автобусе в свое новое жилище. Оно находилось на Террасе.

Когда-то много лет назад Терраса считалась весьма фешенебельным районом. Подкова из огромных однотипных кирпичных домов заключала в себе длинный, поросший травой склон. Она еще по-прежнему хранила налет изысканности, привлекавшей сюда семьи со слугами в ливреях. Последнее обстоятельство стало мне известно благодаря тому, что квартирка, где я поселился, — маленькие комнатушки над гаражами, позади главных зданий, — когда-то служила жилищем для гувернантки или шофера. С соседями у меня не нашлось ничего общего: вокруг жили старик, дети и их родители.