Тайны Петербурга - [10]

В результате такого осмысления Петербург как создание Петра, естественно, связывается с его именем и личностью, и само название города воспринимается в этом плане, что особенно наглядно проявляется в именовании Пушкиным Петербурга Петроградом («Над омраченным Петроградом дышал ноябрь осенним хладом»), а также Петрополем («…и встал Петрополь, как тритон, по пояс в воду погружен»).

Образ императора постепенно вытесняет образ апостола в функции патрона города; императору Петру начинают приписываться не только исторические качества основоположника и строителя, но и мифологические — покровителя и защитника.

Глава 2. Елагин и его дворец

Ах, где найдешь веселье беззаботней,

Чем на Елагином зеленом острову?

Я. Княжнин

В самом центре Петербурга, в сквере напротив Александринского театра высится величественный памятник Екатерине II. «Северная Семирамида» снисходительно взирает на суетливую толпу на Невском. Гордая императрица, Минерва, Фелиция в роскошном царском одеянии возвышается на пьедестале, окруженная своими соратниками. Александр Суворов опирается на шпагу со всегдашней ухмылкой, кажется, готовый прокукарекать и сорвать торжественное мероприятие; князь Григорий Потемкин-Таврический, всесильный фаворит царицы, спесивый и самовлюбленный; Петр Румянцев — прославленный воин, аналитик и стратег — вглядывается в карту; Андрей Безбородко, канцлер, о коем сказано: «В князья упрыгнул из хохлов» — он из малороссийской глубинки взлетел на самый верх державного правления; возвышенный мечтатель и любитель долгих витиеватых монологов Иван Бецкой, преуспевший в риторике до такой степени, что Безбородко сказал ему однажды: «Ну полноте, батюшка Иван Иванович, нести вашу возвышенную чепуху»; флотоводцы, продолжатели задумок Великого Петра о господстве Андреевского флага на морях: победитель шведов Василий Чичагов и сокрушитель турок Алексей Орлов-Чесменский; единственная дама в окружении императрицы — Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, которая, по словам современника, «в дополнение к своей красоте имела несчастие быть умной», склонилась над книгой; рядом с ней — Гавриил Державин зачитывает очередную оду благодарной слушательнице. Для скульптора Михаила Микешина и архитектора Матвея Чижова, создавших памятник, открытый в 1873 году, эти люди были воплощением духа Екатерининской эпохи. Любопытно отметить, что из девяти представленных фигур шестеро состояли в Братстве вольных каменщиков. А Екатерина Дашкова, «…каковая по дамскому своему состоянию в братство отнюдь допущена быть не могла», специально просила сделать для себя исключение. Она неоднократно писала об этом прошения Великому провинциальному Мастеру России Ивану Перфильевичу Елагину. Но, увы, получила отказ.

За 35 лет своего царствования Екатерина Великая по-разному относилась к масонскому ордену. Сразу после восшествия на престол она весьма благоволила к братьям, ибо некоторые из них (Никита Панин, Григорий Орлов) принимали активное участие в дворцовом перевороте 1762 года, в результате которого муж Екатерины Петр III был убит и ведомая офицерами-масонами гвардия вручила августейшей воительнице скипетр и державу.

Молодая царица хорошо понимала, что она узурпировала престол. Ей были известны разговоры, которые шли в обеих столицах: вот, мол, как начинает молодая государыня — мужа собственного не пожалела, что ж с нами-то будет?.. Начнутся, мол, ссылки, опалы, полетят головы… Дальновидная и умная Екатерина озаботилась формированием своего положительного образа. Она завела переписку с виднейшими европейскими философами, в том числе с Монтескье и «фернейским старцем» Вольтером. При ней стали издаваться газеты и журналы с разными политическими взглядами, стала допускаться газетная полемика, расцвели различные искусства и науки. В этой атмосфере вольные каменщики многократно усилили свою активность: одна за другой возникали новые ложи, причем не только в столицах, но и в других городах империи. Переводились масонские книги, приглашались из-за границы учителя и наставники. Во главе многих государственных учреждений стояли могущественные вельможи, состоявшие в братстве вольных каменщиков. Масонство стало своеобразным модным поветрием в среде российского дворянства. Екатерининская эпоха вошла в историю как золотой век российского масонства.

Однако скульптурных изображений самых известных и влиятельных масонов, подлинных властителей дум той эпохи, увы, на пьедестале нет. Им вообще нет ни одного памятника в России. Речь идет о гениальном издателе, журналисте и радетеле русского просвещения Николае Ивановиче Новикове и об объединителе масонских лож России Иване Перфильевиче Елагине.

Здесь надо сказать пару слов о том, каково было российское масонство до Екатерины. Существует множество версий о посвящении в масонство Петра I. Например, одни говорят, что царя якобы посвятил Кристофер Рен, английский архитектор и ученый, Мастер ложи «Изначальных», другие утверждают, что это сделал король Вильгельм III, но документальных подтверждений никаких нет. При Петре в России существовала протомасонская структура — «Нептуново общество», заседавшая в Москве в Сухаревой башне, а в Питере — в Навигацкой школе при Адмиралтействе. Председателем был царь, секретарем — сначала Лефорт, а после его кончины — Гордон. Кроме них в общество входили «немцы» Брюс, Фергюссон, Боур, родовитые бояре Апраксин, Шереметьев, Долгорукий, епископ Феофан Прокопович и, конечно, любимец царя «Данилыч» Меншиков, ставший из пирожника Алексашки светлейшим князем и губернатором Санкт-Петербурга. За одним столом сидели на равных представители разных народов, вероисповеданий, сословий. Конечно, такое до Петра нельзя было даже вообразить. Здесь можно усмотреть известное воплощение масонских принципов равенства и братства, но ложей «Нептуново общество» не было. При Петре в России вообще не было лож, они возникли позже. В 1731 году Мастер Великой Лондонской ложи лорд Лоуэлл назначил капитана Джона Филипса провинциальным Мастером России. В 1740 году Мастером стал адмирал Яков (Джеймс) Кейт, англичанин на русской службе. Именно он считается большинством исследователей подлинным основателем русского масонства. Членами лож в то время были в основном иностранцы. Масонские «работы» велись на английском или французском языках, ложи числились русскими только по названию. Русским братьям тяжело было понять суть происходящего.