Тайны первой французской революции - [5]

 -- Да, друга. Тогда Баррас в порыве необузданной страсти, внушенной этим созданием, обратится к нам за деньгами, которые бросит на исполнение ее капризов.

 -- И это поручение... советника вы даете мне? -- спросил Ивон.

 -- Отказываетесь вы от него? -- живо возразил Монтескью, опасавшийся, что его объяснения охладили пыл молодого человека.

 -- Нет, вы мне сказали, что оно имеет свои опасности.

 -- Да, опасности, которые я не в состоянии вам указать, потому что не мог их отгадать. Эти люди убили или спровадили куда-то троих из наших. Откуда эта женщина? Кто она? Не знаю. Она вдруг появилась на празднествах сладострастного директора. Вчера еще никто о ней не знал, а сегодня разом стало известно и об ее существовании, и о влиянии на Барраса. Но в одном я уверен твердо: за этой женщиной установлен таинственный надзор, чтобы не подпускать к ней тех, кто попытался бы совратить ее с пути, ею самой однажды выбранного. Я сначала думал, что она действует в интересах Бонапартов, этой толпы честолюбивых родственников, которых генерал оставил в Париже за себя.

 -- Без сомнения, чтобы пригреть ему местечко, -- заключил Ивон.

 Аббат усмехнулся и продолжал:

 -- Нет, Бонапарты ни при чем в этом заговоре, единственная цель которого -- перетянуть Барраса. Но Баррас не такой человек, чтобы легко купиться; он продает себя дорого, очень дорого...

 И, разразившись смехом, аббат прибавил:

 -- А у Бонапартов нет ни гроша за душой!

 Кавалер Бералек встал, чтоб распрощаться.

 -- Где найду я эту женщину? -- спросил он.

 -- Она должна быть царицей праздника, который Баррас дает нынешней ночью в Люксембургском саду.

 -- Сегодня ночью я ей представлюсь, -- решил Ивон, протягивая аббату руку на прощанье.

 -- Где вы остановились в Париже? -- спросил тот.

 -- В гостинице "Страус", улица Ла Луа (бывшая улица Ришелье).

 -- Хорошо, до вечера вы получите двести луидоров на первые военные расходы.

 Прислушиваясь к удаляющимся шагам молодого человека, аббат, оставшись один, прошептал:

 -- На этот раз сделана последняя ставка, и хорошая! Потому что я все рассчитал.

 Увы! Аббат ошибся в расчете, не подозревая о существовании нового врага, которого звали: "Товарищи Точильщика".

II

 Наблюдательные люди заметили тот странный факт, что все отрасли промышленности, питающие удовольствия и зрелища, никогда не достигают такого полного расцвета, как во времена всеобщей нищеты и коммерческих и политических кризисов.

 Потому ли это, что общество ищет в удовольствиях отсрочки своим страданиям или забвения своих беспокойств? Мы не знаем этого, лишь приводим факт так, как он есть, не объясняя его. Поспешим прибавить, что никогда он не был лучше доказан, нежели в эпоху Директории.

 Как сказал Монтескью Ивону Бералеку, нищета и анархия тогдашнего общества были глубоки, вся страна обагрилась кровью от ежедневных убийств, рожденных местью враждующих партий, однако Париж никогда еще не видал столь пышных торжеств.

 После господства Террора, который в железном кулаке стиснул волю страны, вдруг вспыхнул пожар всеобщего веселья, начались всюду бешеные вакханалии и такое растление нравов, что эта эпоха не без основания названа вторым "правлением Террора".

 -- Они рехнулись! -- говорил Делиль, глядя на обезумевший народ.

 Многие умирали от голода, на улицах убивали друг друга, но везде устраивались пляски. Так как частные лица еще боялись открывать свои гостиные, все классы общества встречались на балах, по подписке или в публичных зданиях, появлявшихся в большом количестве.

 Великолепный сад фермера-генерала Буттино, -- гильотинированного со всеми своими собратьями, по словам Дюваля, "за прибавление воды в табак народа", -- окрещенный подрядчиками Тивольским, первый открыл публике свои врата. Потом был дан бал в елисейских садах и дворцах, где негр Жюльен, Штраус того времени, управлял оркестром. Сад капуцинок, Ранелаг Булоньи, Вокзал Маре, Ганноверский павильон, отель Теллюсон были слишком тесны для всей этой массы народа. Гости переправлялась даже на другую сторону реки для танцев -- или на балу Зефиров, происходившем под открытым небом на кладбище Сен-Сюльпис, где буквально отплясывали на могилах, с которых, однако, позаботились снять надгробные камни и свалить их в сторону; или на балу Ночного Собрания в Сите, где два раза за вечер антрепренер Виало угощал своих слушателей "Кошачьим концертом", привлекавшим весь Париж. Его секрет был в том, что двадцать кошек, зрителям которых видны были одни морды, помещались на клавишах клавикордов. Эти клавиши были не что иное, как заостренные пластинки, из которых каждая прикреплялась к хвосту кошки, поднимавшей крик. Звук этого крика, соответствуя музыкальной ноте, производил вместе с ней ужасный шум, заставлявший публику помирать со смеху.

 Мы отказываемся исчислять все балы, которые нарочно придумывались, начиная с бала Абонентов, открытого на улице Мон Блан танцевальным учителем Депро, только что женившимся на Гиморе, знаменитости парижской оперы, до большого бала улицы Муффетар, получившего так мало подходящее название "Сельского Бала", тем более что он происходил на пятом этаже.