Тайны первой французской революции - [24]

 Он был похоронен. И если предположить, что даже заживо, то гробовая крышка, давившая его под землей, должна была задушить его в эти двенадцать дней.

 Предоставляем судить об этом самому читателю из нашего рассказа о том, как покойный провел свой последний день среди живых.

 6 мая 1795 года или лучше, говоря языком того времени, 17 флореаля, III года Республики, парфюмер проснулся, бледный и встревоженный. Все утро слонялся он в волнении туда-сюда, без всякой видимой цели и с нетерпением человека, время которого тянется мучительно долго!

 В девять часов он накинул свою карманьолку и, нахлобучив меховую шапку, в костюме якобинцев, хотя уже не посещал их клуба, вышел тревожными шагами но направлению к Сене.

 Дорогой неотвязчивая мысль сверлила его мозг, так что он машинально задавал себе вслух один и тот же вопрос:

 -- А если он признается, чтобы выкупить свою жизнь?

 Проходя по набережной Межессери до Меняльного моста, он с трудом протискивался сквозь плотные толпы народа, которые чем дальше, тем становились все гуще и гуще.

 Достигнув противоположного конца моста, Сюрко обернулся.

 Отсюда ему видна была вся Гревская площадь со страшными позорными столбами гильотины. При виде грозной машины парфюмер прошептал:

 -- А! Это, конечно, для сегодняшнего дня!

 Мрачный и бледный, он протискивался сквозь толпу, стараясь добраться до Палаты правосудия. С большими усилиями достиг он великолепной решетки, огибавшей улицу Барильери, и, по примеру многих других, выломав прут, взмостился на ограде. С этой высоты он наблюдал за правым углом Палаты, где виднелся въезд с узорными воротами под низкими сводами, который назывался "воротами Консьержери". При виде трех двухколесок, стоявших перед воротами, Сюрко повторил свою фразу:

 -- О, это, конечно, на сегодня!

 Задыхаясь от тайного ужаса, он ждал, уцепившись за железную решетку.

 Набережная Пеллетье, мосты Нотр Дам и Меняльный и улица Барильери сплошь были запружены народом, этим человеческим приливом, поднявшимся, наводнив сначала обширный двор Палаты правосудия, до последних ступеней подъезда, возвышающегося под стенными часами. Во всех окнах и на крышах мелькали миллионы голов, жаждавших обещанного зрелища.

 Время от времени гул толпы вдруг смолкал и после короткой паузы тысячи голосов сливались в один крик ярости и ненависти:

 -- Смерть Фукье-Тенвилю!

 Правосудие вступало в свои права: те, кто растерзал столько невинных жертв, теперь в свою очередь получал возмездие по делам своим.

 В продолжение девятнадцати дней народ теснился у Палаты, нетерпеливо ожидая приговора экзекутору Фукье-Тенвиля и членам прежнего революционного судилища, дававших отчет во всем содеянном.

 Была минута, когда Фукье-Тенвиль с сообщниками надеялись уйти безнаказанными. Восемь месяцев прошло с тех пор, как их товарищи Коффинал и Дюме последовали на эшафот за Робеспьером. Жозефа Лебона, палача Арраса, настигло возмездие. Баррор и Колло д'Эрбуа отправлены в ссылку. Жестокий, как зверь, Каррьерь, этот кровопийца нантских жителей, казнен на Гревской площади со своими аколитами, Гранмезоном и Пинаром.

 В начале сентября прошедшего года Фукье-Тенвиль и его сообщники, заключенные в крепость, считали уже себя забытыми, когда спустя шесть месяцев вышел приказ перевести их в Консьержери и началось над ними следствие.

 Не станем описывать этого процесса, разоблачившего кровавые беззакония их страшного революционного судилища, которое в несколько месяцев беспощадно произнесло 4000 смертных приговоров, из них 1200 -- женщинам. Приведем на удачу несколько фактов, которые покажут, как Фукье-Тенвиль и его ставленники, судья и присяжные, произносили приговор обвиненным.

 На очереди было дело графа Гамаша. По какому-то роковому недоразумению в суд призвали однофамильца графа, слесаря Гамаша. На открытии заседания секретарь предупредил Фукье об ошибке. "Ба? -- отвечал тот, -- так не напрасно же мы беспокоили слесаря. Два Гамаша под гильотиной вместо одного это -- прибыль".

 То же случилось с торговкой Малльет: "Ей-богу! -- вскричал Тенвиль. -- Я очень дорожу своим счетом и из-за какой-нибудь буквы "т" не стану его путать. Пусть торговка сегодня положит свою голову под гильотину вместо графини, а эта завтра отплатит ей за услугу".

 К нему привели сумасшедшего, и он подписал ему смертную казнь, говоря: "Если это сумасшедший, то он не бог знает что теряет в своей голове".

 Однажды, когда члены суда замешкались в буфете Палаты, Фукье отдал им следующий приказ: "Мы опоздали, надо теперь стрелять беглым огнем". И в час с четвертью допросили и приговорили к смерти сорока двух осужденных.

 В другой раз, приехав утром на заседание, чудовище увидел двухколески, стоявшие у ворот тюрьмы. "Девять тележек! -- вскричал он. -- Сколько же у нас сегодня осужденных?" (Для него слова "обвиненный" и "осужденный" были однозначны.)

 -- Около сорока, -- ответил секретарь.

 -- В таком случае две тележки лишние.

 -- Я их отошлю обратно.

 -- Нет, не стоит! Но чтоб они не напрасно проехались, беги скорей в тюрьму и приведи сюда двенадцать первых встречных из этой кучи заключенных. Они совершат с другими это великое путешествие, а мы таким образом пополним гарнизон.