Тайны парижских манекенщиц - [4]
Утром и вечером сажусь в метро вместе с толпой учеников и шутников.
– Бьюсь об заклад, ее зовут Николь!
– Нет. Сюзанна!
– Может, спросим?
– Мадемуазель, у нас пари, как вас зовут?
Я называюсь, едва шевеля губами, но в глубине души польщена. С ухажерами надо подождать.
И вот мне четырнадцать. Я выгляжу на шестнадцать и горжусь этим. Я смешиваюсь с толпой безработных, изучающих «Табло» на улице Шато д’О.
«…Личная секретарша… Явиться в 9 часов…»
Утром нас сто пятьдесят, за порядком следит полицейский. Меня сопровождает мама. Работодатель, импресарио, посредник по случаю, который явно интересуется… моими ногами.
Он берет меня на 800 франков и на следующий день объявляет:
– С вашими ножками я вижу вас скорее манекенщицей… или танцовщицей!
– Я секретарша, месье.
Несколько недель, пока длится наше сотрудничество, я слышу один и тот же припев: «Можете зарабатывать 1000 франков. Мы могли бы совершить небольшое путешествие…»
Ага! Притворяюсь, что ничего не понимаю. Но девчонка из Буржа вовсе не так глупа. Я с восьми лет обладаю знаниями в некоторых деликатных вещах. Еще тогда я узнала, что поцелуй в губы – источник всего, а главное, детей… особенно если обнимаешься и лежишь вместе. Приятели мне рассказали многое… хотя я ни в чем не уверена да и питаю к этому невероятное отвращение.
Господин Ремон славный человек. Он совладал с собой и через шесть недель заявил: «Малышка, вы стоите большего, чем прозябать у меня. У вас задатки стать “настоящей секретаршей”!» Даже малышкой я была ему крайне благодарна за возможность вносить в семейную кассу чудесные стофранковые банкноты!
Вынужденное безделье, я упрекаю себя. Потом становлюсь няней – да, няней! – у двух детишек по адресу Порт де СенКлу. Все было бы неплохо, если бы не тяжелые ночи. Родители твердо верили, что я работаю секретаршей-машинисткой, ночую в городе, чтобы не пересекать Париж каждый вечер… Мы были в сговоре с хозяйкой. Но я уставала. Слишком тяжелая работа: ломались ногти, трескалась кожа рук, и я их прятала от матери по выходным, когда возвращалась в Бурж под радостные вопли Жанно.
Что еще? Работа курьером, когда я весь день моталась по городу, перевозя пишущие машинки, и не всегда портативные. Другая работа – беготня по банкам для инкассации чеков. Представьте себе тощую клячу, продувную бестию (ее дела налаживаются) с сотнями тысяч франков в маленькой сумочке от Lancel[8], которая съела все мои сбережения. (К счастью, тогда вооруженных ограблений было меньше, чем сегодня!)
С небрежным видом вхожу в шикарный магазин: «Сколько стоит этот пуловер? Можно померить этот жакет?» Невзначай приоткрываю хранилище банкнот. Иногда у меня даже бывает задаток… с которым готова расстаться с легким сердцем.
Туннель длиною в год, когда, немного отчаявшись, вынуждена заниматься маленькими «жанеттами», чтобы доставить удовольствие кюре Курнева[9] (хотя не особо верю в Бога). Никакая не синекура[10]. Мы отправляемся с малышами в Луару или Уаз. Какая жара в июле! Тридцать мальчиков и девочек, требующих постоянного присмотра, с которыми надо играть, которых надо кормить и поить, содержать в чистоте, прятать от солнца и грозы и учить катехизису. Ощущение безделья. Мне скучно, папа пытается развеять меня, обучая после ужина вальсу и фокстроту.
Объявление на улице Шато д’О:
«Требуется помощница швеи…»
14 лет, с ребятами из прихода
Я прихожу, и меня принимают на работу в Дом Suzanne[11] в старом квартале в районе Восточного вокзала. Ни с той, ни с другой стороны нет особого энтузиазма. Мать:
– Это тебе действительно нравится? Пойдешь?
– Все же это шитье!
Вовсе нет. Лишь грязная работа: подмести мастерскую, уложить пакеты, перетаскать их – и все время на ногах. Даже не дают петлицу прошить.
Швеи обращаются ко мне начальственными окриками:
– Ученица, подай булавки!
– Ученица, очисти это!
– Ученица… Я отвечаю:
– Меня зовут Жаннин.
– Твое имя нас не интересует.
Однако атмосфера мне нравится. Особенно когда с каким-то барахлом в руках я отправляюсь в Шатийон-Мули-Руссель[12] за образчиками или подборкой бархатов на улицу Этьен-Марсель. Меня манит запах с привкусом пыли магазинов, когда разворачивают рулоны тканей, неприметный аромат канифоли. Жесткие и мягкие ткани словно разговаривают с пальцами, волшебно красочные, как крылья бабочки. Так и хочется кричать: «Я часть этого!» (Этого мира шитья и моды, к которому стремлюсь.)
И конечно, посвящение в легкие нравы мидинеток, хотя разговоры не переходят за грань обычных пересудов. Большинство девушек постарше уже обзавелись Марселем или Жан-Пьером, которые вечером ждут у выхода. Одна из девушек, начав толстеть, покидает нас.
– Какую закалку она получила!
– Как ей теперь жить?
Комментарии впечатляют меня. Я нервно сжимаю корсаж вокруг растущей груди.
Набираюсь храбрости – демон отрочества! – показать всем, что добилась права… танцевать. Родители подтверждают: «Верно». Семейные балы в округе у Сурда, в Бараке. Там по субботним вечерам и воскресеньям собираются все местные девчонки порезвиться и пофлиртовать под снисходительными взглядами мамаш. Моя выглядит совсем молодой – красивая, без макияжа, с тонкой талией, – многие принимают ее за мою сестру, льстя этим больше мне, чем ей.
