Тайны митрополита - [20]

И, подгоняемые страхом да понуканиями Милована, мужики заторопились из лесу.

– Брехун! – улучшив момент, шепнул дружинник[46] Булыцкому.

– Чего? – не сразу сообразил опасливо поглядывавший по сторонам Николай Сергеевич.

– Последних лихих еще летом повырезали, – поглядывая на Угрима с незнакомцем, продолжал Милован. – Князь соседей усмирял пока на пару с Тохтамышем, я с дружинниками по гнездам разбойничьим прошелся. Никого не пощадили, – сквозь кашель закончил мужик.

– Ты? – не поняв, уставился на товарища пенсионер. – А Киприан говаривал, что наоборот, – лихих самое время сейчас. Вон смерды с голодухи в леса бегут да шайки сколачивают.

– А ты верь ему больше, – проворчал в ответ тот. – Киприан за тын и носу не кажет! Ему что пустобрех какой расскажет, то и правда.

– Так что же это, – ошарашенно остановился пенсионер, – брехня все, получается. И что жрать нечего, и что смерды с холопами буянить начинают?!

– Про жратву – верно, – схватив товарища за руку, потащил его вперед Милован. – Что неспокойно нынче – тоже ладно. А вот что лихие распоясались – брехня. Вон Дмитрий Иванович, ратников своих чтобы не распускать по домам, жалованье учредил да по землям расселил, чтобы присматривали они за порядком да рассказывали князю, чего там да как. Оно и спокойней сразу, и люд горячий при деле и не буянят. Киприан-то всего этого не знает, вот и попусту воздух сотрясает. А вот этот, – кивнул он в спину купцу, – брех!

– С чего решил-то так?

– Третьего дня без жратвы, а орал, что диакону не всякому под силу! – негромко, чтобы идущие впереди не услыхали, обронил бывший лихой. – Краюху больше на землю покрошил, чем сожрал. Рожа покусана, да ни одной царапины или синяка; как от лихих тикаешь, так и не глядишь куды. Живот бы сохранить и то – слава Богу! Руки вон, как кошкой, покорябаны, хоть через кусты с руками голыми, говорит, продирался. Обниматься как полез, так кости чуть не переломал; силищи – что у лешего! Да и гляди: не Угрешка его тащит, а купец его волочет. Брехун! – давя очередной приступ кашля, заключил Милован.

– Так, может… – Булыцкий дернулся было вперед, но тяжелая рука Милована легла на плечо.

– Ты, Никола, ежели дров не наломал, так и день зазря прожил, – прогудел бородач. – Все неймется тебе. Ты не горячись, да понаблюдай, да повспоминай, чего там, в грядущем твоем, кажут. Глядишь, и про этого что упомнишь.

– Твоя правда, – угомонился пенсионер.

– Ты, мил человек, вез-то что? – нагнав мужчин, поинтересовался Милован.

– Соболя да кольчуги; в Царьграде они ох как ценны. Вез вот, а ушел от Москвы недалече… но уж и подумывал: что ль бросить все да женку взять, а там, Бог даст, и с мальцами понянчиться доведется, да вот, решил в последний поход. Видно, Бога слушать надобно было, что он подсказывает. А то – ни барыша, ни товаров, да живот едва не потерял.

– А каково оно сейчас, после похода Тохтамышева торгуется? – тут же вырос рядом Булыцкий. – Оно небось мосты по новой-то ладить ох как несладко?

– О чем ты, мил-человек? – не сразу и понял тот.

– Как же? – в свою очередь, удивился Николай Сергеевич. – Слыхивал я, в Казани повырезали купцов-то всех, чтобы в Москву весть никто не донес.

– А, это? – запрокинув голову, слишком громко для измученного тремя днями голода расхохотался незнакомец. – Не слыхивал, что ль: то – нижегородских! Нас Дмитрий Иванович к Ольгерду отправил с дарами. Оно, как-никак, родственники, хоть и, бывают, лаются. Повелел к ним, замиряться. Негоже, казал, друг на друга камни держать за спинами.

– Чего вдруг? – удивился Булыцкий.

– Я, что ль, знаю? – крякнул в ответ тот. – Ты у князя поспрошай-то. Ему виднее! Оно, хоть и без барыша поход был, да сам князь оплатил да снарядил. Так что пуще Царьградского он нам по душе пришелся. Князь, что ль, сына посватать решил за кого из Ольгердовичей? – задумчиво пробубнил тот. – Хоть и родственники, а все решил союз тот крепить…

– Да как так-то? Чего вдруг родственники-то?!

– Да так, что Андрея Ивановича, брата Дмитрия Донского, женщина – Ольгерда дочка, – охотно пояснил тот. – Их еще Алексий патриарх женил. Летом, что ль, позапрошлым, – увлекшись разговором, незнакомец уже и сам бодро зашагал, забыв и про хромоту, и про усталость свою. – Вот и кумекаю я: князь чего-то задумал, а чего – Богу одному ведомо.

– Курам на смех, а не родственники, – в ответ проворчал Николай Сергеевич. – Паче недругов такие. – Его собеседник просто пожал плечами: мол, каких Бог дал, такие и родственники.

– Звать-то тебя как? – поинтересовался Милован.

– Некоматом кличут, – отвечал тот. – Некоматом Сурожским. Слыхивали, что ль, – почему-то расплылся в улыбке тот.

– Слыхивали, – равнодушно кивнул Милован. – У Алексия, говаривают, в почете был.

– Говаривают, – снова ухмыльнулся тот. – Много чего еще говаривают, – помолчав, добавил он. – И друзья и, паче, недруги, – резко переменившись в настроении, зло сплюнул он себе под ноги. – Завидно, что ль? Так то от незнания… Всем, что ль, думается, что жизнь купца – мед сладкий. Мол, люд торговый; везде почет да прием радушный. К князьям вхожи. А нам, что ль, сладко от того? Где с чистой душой примут, а где и с камнем за пазухой. Смерды! – почему-то яростно погрозив кому-то кулаком, прошипел тот. – Вот и наговаривают.