Тайны кремлевской любви - [41]

А вот что писал тот же Н. Костомаров о семейных нравах русских:

«Все иностранцы поражались избытком домашнего деспотизма мужа над женою. В отношениях между двумя полами русские видели одно животное влечение. В Москве, замечает один путешественник, никто не унизится, чтоб преклонить колено пред женщиною и воскурить пред нею фимиам. По законам приличия, порожденным византийским аскетизмом и грубою татарскою ревностью, считалось предосудительным даже вести с женщиною разговор. Вообще женщина считав лась существом ниже мужчины и в некоторых отношениях нечистым; таким образом, женщине не дозволялось резать животное: полагали, что мясо его не будет тогда вкусно. Печь просфоры позволялось только старухам. В известные дни женщина считалась недостойною, чтоб с нею вместе есть».

Таков был характер русских людей, истоками которого послужили христианство из Византии и монгольский деспотизм. В одном из старинных поучений о прекрасном поле есть следующий отзыв:

«Что есть жена? сеть утворена прелыцающи человеки во властех, светлым лицем убо и высокими очима намизающи, ногама играющи, делы убивающи, многы бо уязвивши низложи, тем же в доброти женстей мнози прельщаются и от того любы яко огнь возгарается… Что есть жена? святым обложница, покоище змеиново, диавол увет, без увета болезнь, поднечающая сковрада, спасаемым соблазн, безъисцельная злоба, купница бесовская».

С детских лет и до самой смерти русская женщина оставалась невольницей. В крестьянской среде ее по крайней мере не держали взаперти, хотя на нее, как на тягловую лошадь, взваливали все тяжелые работы.

У знатных и зажиточных людей Московского государства женский пол находился взаперти, как в мусульманских гаремах. Дочерей воспитывали в большой строгости и держали в заточении. С определенного возраста и до замужества она была скрыта от любых посторонних взоров, особенно от мужских. До замужества мужчина, кроме отца и братьев, должен был быть совершенно неизвестен девушке. В расчет не принимались никакие личные чувства и желания. Молодой парень не мог высказать девушке своих признаний и попросить ее личного согласия на брак.

«Самые благочестивые люди были того мнения, что родителям следует бить почаще девиц, чтобы они не утратили своего девства, — пишет Н. Костомаров. — Чем знатнее был род, к которому принадлежала девица, тем более строгости ожидало ее: царевны были самые несчастные из русских девиц; погребенные в своих теремах, не смея показываться на свет, без надежды когда-нибудь иметь право любить и выйти замуж, они… день и ночь пребывали в молитве и лица свои умывали слезами. При отдаче замуж девицу не спрашивали о желании; она сама не знала, за кого идет, не видела своего жениха до замужества, когда ее передавали в новое рабство. Сделавшись женою, она не смела никуда выйти из дома без позволения мужа, даже если шла в церковь, и тогда обязана была спрашиваться. Ей не предоставлялось права свободного знакомства по сердцу и нраву, а если дозволялось некоторого рода обращение с теми, с кем мужу было угодно позволить это, то и тогда ее связывали наставления и замечания: что говорить, о чем умолчать, что спросить, чего не слышать. В домашнем быту часто ей не давали права хозяйства. Ревнивый муж приставлял к ней шпионов из служанок и холопов, а те, желая подделаться в милость господину, нередко перетолковывали ему в другую сторону каждый шаг своей госпожи. Выезжала ли она в церковь или в гости, неотступные стражи следили за каждым ее движением и обо всем передавали мужу.

Очень часто случалось, что муж, по наговору любимого холопа или женщины, бил свою жену из одного только подозрения. Даже и тогда, когда муж поручал жене смотреть за хозяйством, она была не более как ключница: не смела ни послать чего-нибудь в подарок другим, ни принять от другого, не смела даже сама без позволения мужа съесть или выпить. Редко дозволялось ей иметь влияние на детей своих, начиная с того, что знатной женщине считалось неприличным кормить грудью детей, которых поэтому отдавали кормилицам; мать впоследствии имела над ними менее надзора, чем няньки и дядьки, которые воспитывали господских детей под властью отца.

Обращение мужей с женами было таково: по обыкновению у мужа висела плеть, исключительно назначенная для жены и называемая дурак', за ничтожную вину муж таскал жену за волосы, раздевал донага, привязывал веревками и сек дураком до крови — это называлось учить жену. У иных мужей вместо плети ту же роль играли розги, и жену секли, как маленького ребенка, а у других, напротив, дубина — и жену били, как скотину.

Такого рода обращение не только не казалось предосудительным, но еще вменялось мужу в нравственную обязанность. Кто не бил жены, о том благочестивые люди говорили, что он дом свой не строит и о своей душе не радеет и сам погублен будет и в сем веке и в будущем и дом свой погубит».

Знаменитый «Домострой», составленный духовником первого русского царя Ивана IV Грозного протопопом Сильвестром, с присущим ему «человеколюбием» советовал не бить жену по лицу и по глазам кулаком, стараться не бить ее вообще железным или деревянным орудием, особенно беременную женщину, чтобы не довести ее до увечья или не допустить выкидыша. «Домострой» находит, что бить жену плетью и разумно, и больно, и страшно, и здорово, и поучительно.