Тайны кремлевской любви - [32]

«В глазах паразита истинное благородство и истинный аристократизм заключаются прежде всего в безделье, и безделье становится постепенно первой и главной обязанностью этих классов и групп населения, — говорит Э. Фукс. — Уже одно это указание бросает свет на противоположность между идеологиями физиологической красоты, царившими в эпоху Ренессанса и в век абсолютизма».

В эпоху абсолютизма аристократическим идеалом красоты становятся типические линии человека, предназначенного для безделья. Вершиной человеческого совершенства признан человек в смысле предмета роскоши, идеализированный бездельник. Это вовсе не значило, что речь шла о стойкой противоположности между духовным и физическим началами. Аристократический идеал красоты всегда был и оставался таким в этих классах. (Таким он, по сути дела, и остался. Для этого достаточно вспомнить физическую внешность моделей и супермоделей, которых мы видим на мировых подиумах. Его стараются придерживаться представители российского среднего класса и той части российского общества, к которой принадлежат «новые русские». В этом, конечно же, нельзя не видеть влияния Запада, давнего законодателя мировой моды. И хотя большинство представителей «новых русских» являются лжеарис-тократами и лжеаристократками, симптом сам по себе примечателен, о чем мы поговорим в соответствующем месте книги.) В остальных классах он существовал до той поры, пока они зависели от аристократии в материальном и духовном отношении.

«Стремление к изысканному чувственному наслаждению очень характерно обнаруживается в идеологии красоты, — подчеркивает Э. Фукс. — Так как паразит-жуир стремится все к новому увеличению возможностей наслаждения, то первое, что он делает, он раздробляет наслаждение, чтобы его увеличить. Это заставляет его по необходимости раздроблять и самое человеческое тело. Жуир делает из него десяток отдельных, самодовлеющих орудий наслаждения. Тело перестает быть единым, становится — составным. Так разрушается прежняя гармония, характерная для царившего в эпоху Ренессанса идеала человеческой красоты. В женщине видят уже не нечто целое, а прежде всего отдельные прелести и красоты: маленькую ножку, узкую кисть, нежную грудь, стройный стан и т. д. Существуют только отдельные части ее личности, женщина не более как соединение этих отдельных частей. Это как бы отдельные блюда эротического пиршества, которые женщина подносит мужчине (выделено мной. — В. K). А отсюда вытекает одно совершенно новое и весьма важное явление.

Под влиянием такого раздробления на части прежней единой гармонии, обусловленной творческой тенденцией эпохи, идеал красоты уже не был непременно соединен с наготой. Отныне он, напротив, находится в теснейшей связи с одетым телом, неотделим от последнего. Вследствие этого меняется и отношение к наготе. Нет больше нагих тел, есть только тела раздетые — средствами служат декольте и подобранный подол (retrousse). Если раньше одежда была только до известной степени облачением, только декорацией, украшающей нагое тело, то отныне она становится существенным элементом. Мода эпохи абсолютизма — не что иное, как попытка решения вставшей перед ней проблемы: разъединить гармоничное единство тела, разложить его на отдельные «прелести», стало быть, в отношении женщины — на грудь, бедра и лоно. Разложив сначала человека на эти отдельные части, костюм служил вместе с тем связующей рамкой для этих особенно ценимых эпохой частей тела…

_[…] Эпоха абсолютизма представляет по своим результатам, несомненно, более развитую, хотя и не более высокую культуру… потому, что высшим идеалом господствующих классов, наложивших печать на всю эпоху, было только физическое удовольствие. А чем более выдвигается это последнее, тем рафинированнее обходные пути в половой области. Победа в любви разлагается на сотню отдельных побед, и хотя поражение дамы — дело заранее решенное, перед каждой победой приходится брать штурмом несколько укреплений.

Эротический пир состоит всегда из десятка блюд, причем главное блюдо только венчает его, да и то не всегда. Во всяком случае, это главное блюдо ценится только в том случае, если ему предшествовало или если оно было обставлено достаточным количеством вкусных закусок (hors d’oueuvres). Чувственное наслаждение — меню лакомых кусков, приятно щекочущих, притом всегда на новый лад. Грубая домашняя еда, где интерес сосредоточен на главном блюде, где этим блюдом объедаются до того, что уже не остается никаких других желаний, находится под запретом. Идти прямо к цели — это манера мужиков и болванов (выделено мной. — В. К.)… Все это придает созданному абсолютизмом идеалу красоты его особую… нотку. Она заключается в подчеркивании рафинированности всего телесного, а это подчеркивание состоит в том, что на место истинно прекрасного становится пикантное, на место здорового и сильного — пикантное и сладострастное. Пикантность — вот истинный признак красоты этой эпохи…»

Пикантность заставляла закрывать глаза не только на очевидную дисгармонию, но и на несомненное безобразие. Из могучего Геркулеса мужчина превратился в Адониса. Во время упадка абсолютизма он становится женоподобным, его характерная сущность — женоподобность. Женоподобными становились его костюм и все поведение. Эпоха абсолютизма была эпохой женщины, которая становится божеством века.