Тайны Храма Христа - [12]

Изучая историю зодчества, отправился Никита Мостовиков прежде всего в древние русские города Киев, Новгород, Псков, Ростов Великий, Суздаль. Жил в каждом городе подолгу, много рисовал, записывал, размышлял. Потом поехал в Европу - посмотреть Рим, Париж и Вену.

Вернувшись из долгого путешествия, Никита Мостовиков стал вникать в суть того, что происходило тогда в родной Москве, как она обновлялась и перестраивалась. И только года три спустя дерзнул молодой архитектор составить свой первый проект, по которому и был построен особняк одного из московских купцов.

Начало карьеры Никиты Калистратовича Мостовикова складывалось вполне удачно. В Москве были построены по его проектам несколько жилых домов и три городские усадьбы. После этого заказы посыпались зодчему, и он, как всякий истинно талантливый человек, стал принимать только те из них, которые отвечали его творческим устремлениям.

Слух о московском зодчем дошел до Петербурга. Всемогущий Тон выразил желание познакомиться с Никитой Мостовиковым. Написал любезное письмо «молодому коллеге», пригласил при наезде в Питер «навестить старика». Отказаться от такого приглашения было невозможно, Никита Мостовиков поехал в Петербург.

Тепло встретив молодого архитектора, восьмидесятилетний зодчий сделал ему лестное предложение: принять участие в завершении строительства Храма Христа Спасителя. К этому времени сооружение Храма подходило к концу, предстояла только тщательная «доводка». Никита Мостовиков вместе с известными архитекторами Резановым и Дмитриевым должен был взять на себя наблюдение за работами.

Многие на месте архитектора Мостовикова, не задумываясь, приняли бы такое предложение. Однако у молодого зодчего к тому времени уже сложилось свое отношение к Храму Христа.

По мере того как вырастал Храм, Никите Мостовикову казалось, что гигантское сооружение нарушает гармонию древнего центра Москвы. После завершения он будет «подавлять» окружающие старинные строения.

Он видел, как ему казалось, возможность поправить дело и, более того, - обратить сооружение Тона в украшение, более достойное Москвы.

Обольщенный ласковостью старика, Никита Мостовиков предложил ему отказаться от чрезмерного украшательства Храма.

Сам Никита Мостовиков никогда не рассказывал о том, как «самодержец» реагировал на его идею. Но о реакции на дерзость наезжего москвича стало известно через помощников Тона, среди которых были «подневольные» талантливые архитекторы. Рассказывали, будто маститого старца едва не хватил удар. Словно Иван Грозный в строптивого сына, метнул он в Никиту Мостовикова свою самшитовую трость. Однако тот увернулся, схватил папку с эскизами и поспешил на выход.

Для Никиты Мостовикова эта встреча оказалась роковой. Хладеющая, не способная держать рейсфедер рука архитектурного «самодержца» довольно крепко еще удерживала власть. Связи у Тона имелись в самых высоких сферах. После встречи с Тоном московский архитектор не мог уже рассчитывать на казенные заказы.

Но заказы на проекты ему все же делали. В конце века в Москве по проектам Мостовикова было построено несколько представительных зданий, в которых разместились деловые конторы и коммерческие учреждения. Но это было не то, что хотелось строить архитектору. Однако изменить свою судьбу он не мог. Утешался лишь тем, что начал строить наконец для себя и своей семьи то, что давно лелеяло его воображение, - белокаменный заветный дом «Теремок».

Он возводил его несколько лет. Неоднократно перерабатывал проект, дважды ломал постройку и начинал все заново.

Никиту Калистратовича подкосили три тяжелых удара - три смерти: сына Бориса, жены и снохи. Несколько месяцев сидел он в самой большой комнате своего нового «Теремка». Неотрывно смотрел в окно. Почти ничего не ел, ни с кем не разговаривал… Потом здоровье его немного поправилось, и он стал опять ходить с семилетним внуком на прогулки по старой Москве, но к работе вернуться уже не смог.

В доме хозяйничала тетя Оля - родственница покойной бабушки, приехавшая из Петербурга. Некогда она училась в Институте благородных девиц, свободно читала по-французски и итальянски, играла на рояле Шопена и Шуберта, но хозяйкой была никудышной. И сестрой милосердия тоже: если Никита Калистратович начинал, бормоча что-то, метаться по дому, тетя Оля терялась, не знала, что делать, звала на помощь кухарку Авдотью, и они вдвоем водворяли деда Никиту в кресло у окна, где он и затихал.

В декабре 1917 года, когда в центре Москвы началась перестрелка, деду удалось вырваться из дома. Полураздетый, со всклокоченными седыми волосами, бежал он на звуки выстрелов, доносившихся с Никитской: хотел остановить «безумцев», опасаясь, что они разрушат старинный город.

Сначала проклинал красногвардейцев, вопя и стеная:

- Безумцы! Варвары! Гиксосы! Не ведаете, что творите! Потом, узнав, что юнкера втащили пулеметы на башни Храма Христа, повернул обратно и с такими же воплями помчался в сторону Волхонки: он боялся не только за Кремль, который собирались обстреливать юнкера, но и за Храм Христа, по которому красногвардейцы могли открыть ответный огонь. Рискуя жизнью, бегал вокруг Храма, простирал к колокольням иссохшие длани - умолял белогвардейцев спуститься на землю. В него несколько раз выстрелили из винтовки. По счастью промахнулись.