Тайны французской революции - [10]

— Ба! — воскликнул Ивон. — Можешь ли ты сказать, что нас ожидает в будущем? Осторожность никогда не вредит. Ты сейчас сам говорил, что этот неискренний мир будет недолгим, а впоследствии донос этого трактирщика может навлечь на меня опасность.

Пьер прервал Ивона на полуслове:

— Я кое-что придумал. Предоставь действовать мне, — сказал он.

Только что он закончил, как в коридоре раздался крик: «Да здравствует Директория!» Это было восклицание Жаваля, который, прибежав по звонку, нашел средство доказать свой патриотизм тем людям, которые, думал он, обязаны наблюдать за ним.

Бедняга-трус напрасно старался принять достойную осанку; он дрожал как лист, подходя к комнате и говоря самому себе:

— Подумать только, эти два чудовища могут одним словом отправить меня на расстрел!

— Ну, что? Ваша гостиница неспокойна? — сухо сказал Пьер. — Что это за рев раздался у вас в коридоре, гражданин Страус?

— Это я, гражданин! Это был крик любви и признательности, от которого я не могу удержаться ни минуты. Я бы задохнулся, если б не восклицал: «Да здравствует Директория!» — униженно отвечал Жаваль.

— Браво, гражданин Страус.

— Извините, гражданин, но «Страус» — название моей гостиницы, а меня зовут Жавалем.

Пьер нахмурил брови и тряхнул трактирщика за руку.

— Э-э! — сказал он. — Что это значит, любезный? Разве вы забыли, что мы живем во дни царства свободы?

— Да, истинной свободы, — согласился испуганный трактирщик.

И чтоб подтвердить свое мнение перед тем, кого считал господином своей судьбы, он принялся выть:

— Да здравствует свобода!

— Ну так, — продолжал Пьер, — раз мы все пользуемся свободой, почему же вы запрещаете называть вас Страусом, если мне кажется это удобным?

— Это справедливо! — сказал покорно Жаваль.

— Очень хорошо, гражданин Страус. Не бунтуйте же против существующего порядка вещей, потому что мне кажется, что вы им недовольны; а вам, может быть, придется раскаиваться! — сказал молодой человек, грозно вращая глазами и растягивая последние слова.

— Мне! Придется раскаиваться! Он, верно, намекает на свою Гренельскую долину, — сказал про себя Жаваль, чувствовавший, что у него мороз пробегает по коже.

— Плохим патриотам плохо приходится со мной, клянусь вам честью кавалера Бералека! — прибавил Пьер.

«Вот как! Его зовут Бералеком!» — подумал Жаваль.

— Теперь, скажу вам, гражданин Страус, что я позвонил, дабы сказать вам, что хочу снять у вас комнату. Велите же приготовить ее.

— Соседний номер свободен.

— Так я его займу. Теперь ступайте, Страус, и не грешите больше.

Жаваль удалялся, когда Пьер закричал:

— А я забыл сказать вам свое имя.

— Не беспокойтесь. Я знаю, что имею честь видеть под своей кровлей кавалера Бералека. Господин кавалер только что удостоил назвать себя нечаянно.

— Ну, так можете уйти, и с этого дня заботьтесь обо мне… для вашей же выгоды.

— Я из кожи вылезу, чтоб угодить господину кавалеру, — пробормотал Жаваль, пятясь к дверям.

Проходя коридором, трактирщик отирал со лба пот и говорил:

— Какой тигр этот кавалер Бералек! Нужно его приручить, или он без зазрения совести велит меня расстрелять. Другой, гражданин Работен, мне кажется более кротким.

Чтобы дать жильцам доказательство своего жгучего патриотизма, он начал кричать на лестнице во все горло:

— Да здравствуют свобода!.. Республика!.. и Директория.

Эти крики долетели до молодых людей, и они разразились смехом.

— Из-за нашей шутки он разгонит всех других своих жильцов, — сказал, развеселившись, Пьер.

Но Ивон скоро опять стал серьезным.

— А ну, Пьер, — воскликнул он, — ты с ума сошел, что ли?

— Отчего?

— Я тебе говорил, что может возникнуть неприятность, если этот безмозглый узнает мое имя, а ты тотчас же не только поспешил выдать его, но еще и присвоил себе, чем навлек на себя опасности, которые могут возникнуть в будущем.

— Э-э, мой милый! Маленькая неприятность не наскучит мне; она займет мое праздное время в Париже: ведь здесь страшно скучно, когда никого не знаешь.

В эту минуту послышался скромный удар в дверь и покорный голос произнес:

— Это я, ваш Страус, господин кавалер. Я принес вам маленький пакетик, который поручено вручить вам.

— Хорошо, войдите, Страус.

Жаваль почтительно подал Пьеру посылку аббата Монтескью и удалился, все пятясь задом.

— Заботьтесь же обо мне хорошенько, одно говорю вам, — строго повторил ему Пьер.

— Не пожалею себя для вас, господин кавалер, услужу за четверых.

— Четыре — ничтожное число!!!

— Тогда за восьмерых, — поспешил сказать трактирщик, у которого вид нахмуренных бровей Пьера вызвал опять крупные капли пота на лбу.

Только что вышел он за двери, как эхо коридоров громко начало повторять его возбужденный рев:

— Да здравствует Директория!

Пакет аббата содержал, как и предполагал Ивон, кроме двухсот луидоров еще и приглашение на бал.

— Теперь надо постараться преобразиться в Щеголя, так как в этом костюме я отправлюсь к гражданину Баррасу, — сказал кавалер.

Пока он одевается, а Пьер помогает ему, набросаем портрет верного товарища Ивона.

Тот, кого Бералек по-дружески называл Пьером, был граф Кожоль. Оба молодых человека были вскормлены одной кормилицей, отчего часто называли друг друга братьями. Граф Кожоль, будучи одних лет с кавалером, не имел его красоты и геркулесовской силы, но тем не менее был столь же неустрашим и так же сильно жаждал опасностей и приключений. Пьер Кожоль обладал перед своим другом, на которого несчастье первой любви часто наводило грусть, тем преимуществом, что имел в себе неиссякаемый источник веселости, которую не могло заглушить в нем присутствие самой серьезной опасности.