Тайны двора государева - [13]

Иван громово расхохотался:

— Сии заплутаи Гришаню вокруг пальца провели! Усадили девицу на стульчик — не смекнешь, что хромая, да лик показали со здоровой стороны. Ну, понравилась она Гришане, стал сватать. А когда под венцом разглядел жених свою кралю, так уже поздно было — заднего хода нет.

— Вот уж женился, как на льду обломился.

— Сваха лукавая, что змея семиглавая, — гнул свою линию Иван. — Ей только свой интерес урвать. — Доверительно понизил голос: — Дело следует по хорошему знакомству ладить. Есть у меня на примете такая лапушка, что тебе голубушка белая! Нрава веселого, по хозяйству недреманная. Был бы холост, сам не упустил бы. Вот те истинный крест!

— Да кто ж такая?

— Об том позже скажу. А может, и нет. Стоишь ли ты такой невесты? Сначала надо еще выпить. За твою женитьбу!

Никита явно был заинтересован словами приятеля. Задумчиво сказал:

— Признаюсь, меня свахи уже обхаживают. Обещают добрую девицу просватать, по моим достоинствам. Только теперь я им доверять боюсь.

Иван закивал:

— Обманут тебя свахи, забота у них такая! Ладно уж, знай: есть девица, что у нее женихов сто, а достанешься ей один ты!

Никита вплотную на лавке приблизился:

— Да кто ж такая?

— Боярина Хвостова дочь Василиса.

— Это что на Покровке?

— Точно!

Никита подозрительно прищурился:

— Откуда ты зреть мог эту Василису? Девки всегда на своей половине сидят, гостям не показываются.

Иван рассудительно произнес:

— Прикинь умом: по дружеству своему часто у Хвостова в хоромах бываю, вот и ненароком раз-другой с ней столкнулся. — Обнял приятеля за плечи: — Человек ты, Никита, самый счастливый. Другой такой красоты во всей Московии, поверь, не сыскать.

В голосе сокольничего звучала искренность и тоска. Ох, крепко присушила она, эта чаровница, сердце Ивана.

Глаза Никиты блеснули, он уже верил каждому слову, но на всякий раз спросил:

— Точно ли — красавица?

Сокольничий деловито заметил:

— Ты у старика Хвостова в чести, я его попрошу, он вызовет Василису в гостиную, а ты в окно зреть будешь.

Никита хмыкнул:

— Это как Гришаня Копорский?

— Я скажу Хвостову, чтоб он Василису со всех сторон повертел: и глаза, и нос, и уши — все на месте. — И широко, во весь белозубый рот, улыбнулся: — А лядвеи, перси и все тайное после венца узришь — с интересом сугубым!

— А когда к Василисе под оконце пойдем? — Никита с нетерпением постучал ладонью по столу.

— Распалился, стремянный? Коли тебе приспичило, быстро устрою. От тебя прямиком к Дмитрию Хвостову на Покровку стопы направлю.

Никита поднял чарку:

— Дела для нашего ради выпьем! Спаси, Господи, и помоги!

Приятели дружно опрокинули в глотки вино.

Уплетая за обе щеки студень, Никита вдруг с тревогой сказал:

— Коли и впрямь невеста моя столь хороша собой, как бы Иоанн Васильевич… того… к себе в женский терем ее не потребовал!

— А ты, жених простоватый, дело все соверши втай, когда государь отъедет, скажем, в Александровку. А зимовать ее в дальнюю вотчину отправь. Коли слух дойдет о свадьбе, так и скажешь государю: «По хозяйственным заботам наладил супругу туда-то, да и младенца в утробе уже носит!» А там дело забудется.

— И то! — удовлетворенно кивнул Никита.

* * *

В тот же вечер Иван побывал у Хвостова. За обильным ужином тщательно обмозговали всю затею.

Чтобы еще более распалить Никиту, решили малость дело потянуть.

Смотрины

В тот год морозы ударили рано. Уже к родительской субботе стали реки, а снега выше голенищ намело.

Когда ледяной месяц высоко стоял в радужной оболочке, обливая снег волшебным палевым светом, а воздух был полон снежных переливающихся искр, сытая, украшенная волчьими и лисьими хвостами лошадь вынесла двух седоков на Покровку. Ехали прытко, лошадь метала задними копытами комья снега, но без звона. Должно быть, шуму лишнего опасались, вот колокольцы и перевязали.

И подъехали как-то странно, не к воротам, а к задам обширной усадьбы, обнесенной крепким, остро затесанным частоколом. Из саней вылез громадного роста мужчина в собольей дохе. Он уверенно подошел к хорошо, видать, известному месту и сильной рукой решительно сдвинул незакрепленные три жердины. Оглянулся, тихо свистнул:

— Чего, уснул? Сюда топай!

Некто, тоже весьма дородный и в широком, подбитом мехом охабне, заспешил к пролому в ограде, в котором обе таинственные фигуры скрылись.

Осторожными шагами, стараясь двигаться в скудной тени голых деревьев, оставляя глубокие следы, они преодолели снежную целину, миновали хозяйственные постройки и вплотную подошли к большому хозяйскому дому. Было залаяли цепные псы, да, почуяв знакомого, смолкли.

Кругом — морозная тишина, лишь в некоторых окошках слабо светил свет, но в двух, что на первом этаже, был он весьма ярок.

Седоки направились именно под эти окна и с любопытством прильнули к ним. В двух больших подсвечниках горели свечи. За столом восседал маститый старик Хвостов. Он что-то (не разберешь!) говорил девице, одетой в пышное платье.

«Ишь, словно в царский дворец собралась!» У стремянного сладко заныло в груди. Смеющееся прельстительное лицо девицы играло румянцем, в задорной улыбке белели зубы. Из-под длинных бархатных ресниц горели лазоревые глаза. Стан был тонок, грудь высока. Никите показалось: сейчас он протянет руку, обнимет эту красоту неземную, сорвет одежды и найдет губами ее жгучий поцелуй.