Тайны древних руин - [21]

—Это преступление,— уже деланно спокойным тоном продолжил Демидченко.— Оставить пост без связи! Сейчас же марш в штаб и доложите командиру, что вы сорвали выполнение боевой задачи.

—Разрешите идти?

—Идите. Только бегом!

Я побежал. Дождь уже лил как из ведра. Мутные потоки воды ручьями стекали к подножью горы. Бежать по склону ее сейчас было опасно. Но был приказ, и надо было бежать. Не прошло и двух минут, как вся одежда на мне была уже мокрой. Дорога, на которую я выбежал, стала скользкой. Ни впереди, ни позади меня не было ни одного человека, ни одной машины или конной повозки. Да и кто сейчас пойдет пли поедет да еще по такой дороге. Струи дождя больно хлестали по лицу, стекали с подбородка за воротник. В ботинках было полно воды, и я бы их снял, если бы не острые камни на размытой дороге. Роба намокла, отяжелела, стала грубой и неподатливой. Обшлага блузы, всегда мягкие, теперь начинали резать и при каждом взмахе руки впиваться в кожу запястья. Дождь был холодный, но холода я не ощущал. Наоборот, хотелось снять одежду, чтобы не ощущать изнуряющей духоты и не обливаться потом. Впрочем разобраться в том, пот это или дождевая вода, было невозможно. Наверное, и то и другое. За Ванкоем я дважды терял равновесие и падал в лужи. Дождь быстро смывал прилипавшую глину, и роба становилась такой же, как и до моего падения, чистой, как после стирки. Вот уже и окраина Севастополя. А дождь не только не утихал, но, казалось, переходил в настоящий ливень. О молниях не думалось. Лишь один раз за всю дорогу, в конце четвертой Бастионной, я отшатнулся от электрического разряда в буквальном смысле этого слова. Будь я метров на десять ближе— неизвестно, чем бы это кончилось. Кажется, никогда еще так близко не подстерегала меня смерть, как в этот раз. Неприятное это ощущение. Будто кто-то впрыснул тебе под кожу ледяной воды или ты провалился в прорубь. Дыхание сперло, и, если бы в тот момент кто-нибудь обратился ко мне с вопросом, долго пришлось бы ему ждать ответа. А вот и штаб.

—Что случилось?— подбежал ко мне главный старшина, когда я вбежал наконец в радиорубку и в полном изнеможении свалился на первый попавшийся стул.

—Вышла из строя рация,— ответил я по слогам.— Извините, товарищ главный старшина. Все это я уберу.

Литвин посмотрел на мою мокрую одежду, грязные ботинки, большую лужу воды на полу и сказал:

—Пошли в каптерку. Там переоденешься в сухое, а заодно и расскажешь все по порядку.

Каптерка была рядом, но дойти до нее оказалось еще труднее, чем добежать до Севастополя. То ли сказалась сильная усталость, то ли проявилось нервное напряжение, которое не покидало меня всю дорогу. Я шел и, наверное, шатался. Командир взвода то и дело предупреждал меня:

—Осторожно. Давай поддержу.

В горле у меня саднило, подкатывало неприятное ощущение тошноты. На пороге каптерки я споткнулся и, если бы не старшина, упал бы.

—Эк его развезло,— глядя на меня, заметил каптенармус.

—В его положении развезет кого хочешь. Переодень его и дай ему стопку спирту.

Я и в самом деле чувствовал, что начинается какая-то дрожь по телу. Черт его разберет, это нервы сдали или холод начинает действовать. Лишь когда переоделся в сухое, заменил носки и переобулся, почувствовал, что стало немного легче.

—Так-то лучше,— пробасил каптенармус.— Ну а теперь для полного комплекта еще и стопочку.

До этого мне не приходилось пить неразведенный спирт. И когда маленький стаканчик, наполненный прозрачной жидкостью, был опорожнен, я почувствовал, что мои внутренности обожжены и мне нечем дышать.

—А теперь водичкой притуши его,— давал советы каптенармус, держа наготове стакан с водой.— Что значит нет опыта. Салага, одним словом.

Чувство жжения начало постепенно ослабевать, а на смену ему приходило ощущение теплоты и успокоения.

—Теперь бы ему соснуть часок, и все было бы по первой статье.

—Теперь-то спать как раз и не придется,— ответил Литвин.— Пошли в радиорубку, расскажешь, что все-таки случилось.

Литвину, главному старшине-сверхсрочнику— за тридцать. Человек еще не старый, но и не молодой. На впалых щеках уже появились продольные морщины. Такие же морщины, одна продольная и несколько поперечных, были на коже лба. Нос с горбинкой. Над стоячим воротником кителя выступает резко обозначенный кадык. Когда старшина разговаривает, кадык все время движется: то упрется в наглухо застегнутый воротник, то поднимется вверх и спрячется за подбородком.

—Ну так как все это произошло?— спросил главный старшина.

Три дня тому назад, перед заступлением на дежурство, я все проверил. Батареи были исправны, выводные концы были изолированы. Сегодня развернул бумагу— изоляции уже не было, смола растеклась, напряжение на концах еле определялось.

—Кто-то снял, значит, изоляционную ленту? Кто же?

—Если бы я знал.

—Ну а все-таки. Кого можно подозревать?

—Обвинить человека за здорово живешь— дело рискованное.

—Я не говорю «обвинить», а кого можно подозревать?

—Не знаю, товарищ главный старшина.

—Тогда вот что. Гроза, кажется, уже прошла. Бери запасные батареи и дуй на пост. Доложи командиру, что за невнимательность, когда, значит, принимал дежурство, я объявил тебе два наряда вне очереди.