Тайны Далечья - [6]

Первая ночь спокойно прошла. Никто в дверь писарчука не стучался да под окнами не стонал. А вот наутро затянулось вдруг небо грозовыми тучами и сильный ливень пошел, какого годков пять как не бывало. Ветер страшно завыл, у амбара деревенского крышу снес да несколько деревьев пополам переломил. Лишь к ночи непогода стихла. Просидел Николка весь день в избе, как, впрочем, и вся деревня. Охотников не нашлось за порог выходить.

Во вторую ночь тоже ничего особого не случилось, разве что волки у самой околицы завывали, но этим деревенского жителя не удивить. Зверь лесной лошадей в стойлах да и живность в хлеву чует. Если голодно в лесу, если дичи совсем нет, стая волчья от отчаяния и на деревню напасть может.

Как только петухи в первый раз пропели, успокоился Николка и заснул. Пробудился ближе к полудню. Встревожил парня громкий гомон со двора. Осторожно открыл дверцу писарчук и взглянул через щелочку, что по соседству творилось. Бегал народ деревенский, суетился, руками махал да друг на дружку кричал. Пали лошади и коровы, пали все до одной, свиньи вдруг густой щетиной поросли, а куры вместо яиц камни стали нести. Кричали люди о порче, кричали все громче и громче да на его избенку недобро косились.

Призадумался парень, всерьез призадумался. Несчастье случилось не просто так! По ночам вершились злые дела, но вот только его они не касались. Видимо, взаправду ведал колдун, что Николка больше боится не собственную душу загубить, а вред другим причинить; ведал нечестивец и в самое больное место бил, деревню вместо него наказывал.

Хоть и хотелось Николке последнюю ночь в избе отсидеться, но нужно было в лес запретный вернуться. Сначала ненастье, затем скотина, а о том, что могло случиться на третье утро, парню было даже страшно подумать. Не шутил колдун, он и мор на люд неповинный наслать мог…

Как только темнеть начало, встал писарчук с мягкого лежака, перекинул через плечо котомку, трижды перекрестился да и тронулся в путь. Как раз вовремя Николка избушку свою покинул, поскольку в ту ночь народ честной ее запалил.

* * *

На этот раз попал Николка к запретному лесу гораздо быстрее. Опять же страх тому причиной был, он паренька подгонял. Боялся писарчук, что добежать вовремя не успеет, что мор на деревню раньше нападет, чем он перед колдуном богомерзким предстанет. Запыхался, взопрел весь, но бежал и бежал, пока до оврага с буреломом не добрался.

Встретила его вся та же стража из мертвяков, будто знали антихристы, что он этой ночью пожалует, будто поджидали. Грозно посмотрел на него старший воин пустыми глазницами, а затем руку лишь вскинул да на овраг указал. «Сам карабкайся, не все ж тебя, детинушку, на закорках таскать!» – вот что говорил этот жест.

Отдышался писарчук чуток да на скользкие стволы гнилых деревьев ступил. Трудно было идти, пару раз падал Николка, уйму шишек набил да ссадин от веток колючих заполучил. Молча стояли воины мертвые позади, смотрели, как он мучается, но не помогали. Понял парень, что наказание это ему, первая, самая малая месть колдуна за то, что он два дня и две ночи промедлил.

Как только молодец на другую сторону оврага перебрался, глядь, а мертвецы уже тут как тут… мгновенно перенеслись, а он и не заметил. Окружил писарчука этот отряд, да так в кольце к хозяину своему и повел. Смешно вдруг пленнику стало. Бежать-то ему некуда да и зачем, коли сам, добровольно пришел?

До поляны самому гораздо дольше идти пришлось, чем на плече у воина ехать. Встретил Николку бородач взглядом недобрым, но ничего не сказал, лишь головой покачал да в тереме скрылся. Час, а может, и дольше просидел писарчук на сырой траве, пока возвращения колдуна ожидал. Воины мертвые так вокруг него и стояли, сторожили, видать, чтоб деревенщина глупый с перепугу не сбежал.

Наконец вышел колдун, но выглядел совсем по-иному. Он не изменился лицом и не избавился от бороды; по-прежнему был высок, широкоплеч и статен, но могучую грудь прикрывал выцветший красный кафтан княжьего ратника, у пояса висел знатный меч, а через плечо был перекинут походный мешок, да такой большой и с виду тяжелый, что не каждому поднять под силу. Подошел колдун к писарчуку, в низком поклоне перед ним согнувшемуся, да молвил голосом спокойным, беззлобным.

– За трусость и обман наказание тебе суровое полагается! Не люблю я тех, кто договор нарушает да слова не держит! Но ты все же одумался, все же сам пришел, а не силком себя вести заставил, поэтому поблажки заслуживаешь. Если волю мою в точности исполнишь, прощу, так уж и быть! А коль оплошаешь, не сносить тебе дурной головы, смерть примешь долгую, лютую, какую и заклятому врагу не пожелаешь! – изрек колдун и замолк, ожидая, что Николка ответит.

А у писарчука от страха язык к горлу присох. В голове много слов разных вертелось, да все неподходящие. Как ни скажешь, а осерчать колдун может, осерчать да волю свою изменить. Решил уж парень для верности промолчать… Увидел колдун, что гость его разговорчив, как рыба, понял причину, усмехнулся в густую бороду и продолжил строго:

– Отлучиться мне должно, к первому снегу ворочусь! А ты пока здеся останешься, в тереме прибирать будешь да наказ мой исполнишь! Коли исправно службу сослужишь, отпущу тебя да дар преподнесу, такой, что ни барин, ни сам князь не откажется. Загубишь же дело порученное, не будет тебе прощения! В подвале за дверью дубовой котел на огне стоит. В нем варево кипит. Надобно тебе огонь ровный держать до самого моего возвращения, зелье перемешивать, чтоб чрез край не убежало. Вкушать его не смей, толку не будет, а запаршивеешь, как пес шелудивый. Окромя этого нет у меня тебе наказов. Ну, что, заячья душонка, стоило ради такого два дня взаперти сидеть и воя ветра пугаться?!