Тайны бронзовой статуи - [147]

– Да, сегодня граф уже переночует у меня в Альтен-дорфе, – сказал барон. – Он опередил нас на два дня.

– Хорошо, что мы устроили погребальное шествие, иначе мы бы не сумели перевезти наши сокровища, – прошептал Киприан.

– Отъезд графа Роземберга избавил нас от его подозрений относительно того, что происходило в Белом Доме, – сказал барон.

– О! Для его безопасности будет лучше, если он не станет ничего выяснять, – заметил Киприан.

– А вы все еще не знаете, куда девался Эрмах? – спросил барон. – Я боюсь, не открыл ли он тайны Белого Дома рыцарю Кольмару, ведь тот наверняка все сообщит Жижке.

– Такое невозможно, – возразил монах. – Эрмах мог от нас убежать, но только не разболтать тайну своего посвящения. Она слишком ужасна, он не осмелится преступить се. Притом, если б Жижка знал наши секреты, Белый Дом и замок Гамелей давно бы перешли в его руки и превратились в пепел.

– Я полагаю, что рыцарь Кольмар просто отыскивает своих пажей и потому едет в замок Альтендорф, – продолжал барон.

– Пусть так, – сказал Киприан, – но если река не выкинет раздробленные тела этих молодых людей, он их не отыщет. А Эрмаха я найду, и Бронзовая Статуя накажет его за измену.

– Но он должен был останавливаться в этой гостинице с рыцарем и его свитой, – заметил маркиз Шомберг.

– Вы правы, – кивнул Киприан. – Надо узнать у трактирщика, что с ним случилось.

Тут вошел хозяин гостиницы в сопровождении слуг, несших блюда. Пока их ставили на стол, вельможи старались не показывать свои лида, скрываясь от лазутчиков Жижки. Трактирщик получил приказание удалиться со своими людьми, и три члена страшного трибунала сели за стол.

Пообедав, Киприан пошел к трактирщику и жене его, щедро расплатился и скоро выяснил все подробности происшествий, случившихся в гостинице два дня назад: смерти Эрмаха, ареста и побега Этны и непонятного появления Сатанаисы.

Монах заставил несколько раз повторить все детали, особенно касающиеся сестер, покровительствуемых Жижкой. Наконец лицо его приняло выражение свирепой радости.

– Я понимаю все! – вскричал он, словно отвечая на мучившую его мысль. – Да, я разгадал эту загадку. Дрожи теперь, Марьета! Несмотря на твои проделки, несмотря на покровительство Жижки, я отомщу страшным образом!

Потом он велел трактирщику передать свите, что шествие отправляется в путь, а через несколько минут вышел на двор сам, чтобы посмотреть, исполняются ли его приказания. Там он с удивлением увидел и постояльцев, и пажей, и слуг, собравшихся около путешественника, остановившегося у ворот гостиницы. Его слушали с любопытством и испугом.

– Какие новости? – спросил Киприан.

– Преподобный отец, – ответил трактирщик, – похоже, Жижка объявил войну богемским вельможам.

– Вот и начинается междоусобица, – заметил Киприан и, поспешив к вельможам, ожидавшим его, – вкратце рассказал о смерти Эрмаха и об известиях, привезенных из Праги.

Через десять минут погребальное шествие пустилось в путь в том порядке, какой мы описали выше.

Глава 59 Договор

Жижка действительно устроил смотр своего войска на большой площади в Праге. Остановимся на минуту перед этой величественной сценой: подробности будут полезны для последующего нашего рассказа.

Погода стояла бесподобная, музыканты играли военные марши около городских ворот, откуда табориты шли на площадь. Окна, балконы, башни, купола были заняты пражанами. Распространились слухи, что Жижка собирается обнародовать свои намерения, и потому к любопытству примешивался страх.

Табориты были хорошо вооружены и хорошо обучены, кавалерия обзавелась превосходными лошадьми и несколькими пушками. Над головами развевались знамена с золотыми буквами: «Табор».

Ровно в полдень пушечный удар возвестил, что генерал выезжает из крепости. Его сопровождали только два пажа, составлявшие всю пышность выезда. Голову Жижки венчал шлем, тяжелая кираса защищала его грудь.

Невозможно описать энтузиазм, с каким Жижку встретило его войско. После шумных восторженных восклицаний воцарился порядок, и генерал внятным и звучным голосом произнес речь, сохраненную для нас историей и наполненную замечательным величием и благородством чувств.

По окончании парада генерал воротился в крепость, солдаты разошлись по своим казармам, зрители разбрелись, и в городе восстановилась сравнительная тишина. Но эта тишина была лишь наружной, ибо друзья изгнанных вельмож готовились присоединиться к ним.

Тем же вечером Жижка сидел в одной из зал пражской крепости, рассматривая большую ландкарту, на которой были обозначены замки богемских вельмож. Он был один, и солнечные лучи, падая на него, придавали зловещее и почти свирепое выражение его лицу, суровому уже от природы.

Время от времени какие-то бессвязные фразы и жалобы вырывались у него из груди.

– Намерения мои чисты, мои планы превосходны, – тихо пробормотал он. – И чем бы ни закончилась эта борьба, мир не скажет, что я начал ее из эгоизма. Нет, ведь честолюбие умерло в моем сердце, первая привязанность которого была так гибельно разбита. Но для чего оживлять воспоминание о старой любви? Для чего пробуждать чувство, которое столько лет я старался запрятать в глубины памяти? О Эрманда! Неужели твой образ еще не забыт мною!