Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина - [15]
Рассуждая о провале Фродо, Толкин объяснял его тем, что сами мы силу Зла одолеть не способны, какими бы «хорошими» ни пытались быть (L 191). Подспудно опровергая пелагианскую ересь (согласно которой мы можем достичь совершенства своими собственными силами), Толкин просто–напросто реалистично смотрит на наше положение в падшем мире. Однако это не пессимизм; сами себя спасти мы не способны, но можем быть спасены.
Один из читателей процитировал слова апостола Павла (1 Кор 10:13) о том, что «верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так, чтобы вы могли перенести». В ответ на это Толкин приводит в пример случаи, столь частые в современном мире. Он ссылается на заключенных, которые выходят из тюрьмы сломленными, потерявшими разум, возможно — «с промытыми мозгами». Здесь о немедленном Господнем избавлении речи не идет. Таких людей следует судить по их исходным намерениям, но не по нравственному «падению» под нестерпимыми пытками. Применительно к Фродо, пишет Толкин (L 191), куда лучше подошли бы знакомые строки молитвы «Отче Наш»: «И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого».
По всей видимости, Господь действительно попускает, чтобы мы оказывались в положении, над которым не властны; тогда «облегчение», о котором говорит апостол Павел, зависит от того, стремились ли мы к милосердию или смирению. Именно они и дают возможность спастись, если просто не убежать. Снова Толкин подтверждает, что отнюдь не навязывал сюжету собственной развязки — ее создают сами персонажи, она логически следует из их решений. Фродо действительно заслужил почести, которые воздали ему на Кормалленском поле. Служа своей миссии, он исчерпал все силы и благодаря принесенным жертвам дошел до назначенного рубежа. Возможно, никто другой так далеко бы не продвинулся (L 192).
Когда Голлум откусывает ему палец вместе с Кольцом и падает в Пламя, это — следствие предшествующего (и более свободного) решения пощадить этого самого Голлума. Спасение мира и самого Фродо осуществляется благодаря проявленной им прежде жалости; благодаря тому, что он Голлума простил (L 181). Спасает Средиземье не Фродо, хотя он и донес Кольцо до Горы; и не Голлум, рухнувший в Пламя вместе с Кольцом, а сам Господь, который действует через любовь и свободу своих созданий и использует даже наши ошибки и замыслы Врага нам во благо (в Сильмариллионе предполагается, что именно так и произойдет в будущем). Этот эпизод знаменует собою торжество Провидения над судьбой, а также торжество милосердия. Свободная воля при поддержке благодати полностью себя оправдала.
А как же Голлум? Даже он — не ноль, не ничтожество, не аллегория и не схема, но полнокровный трехмерный характер (блестяще воссозданный в фильме Питера Джексона). Он должен внушать и жалость, и страх; так оно и есть. Мы узнаем, как долго прожил он рабом Кольца, как долго Кольцо питалось его мелочными прихотями, обидами и завистью, раздувая их и превращая в искусственную замену жизни, удлиненной до бесконечности. Нам известно, что Голлум совершил бесчисленные злодеяния, однако мы видим, что он до сих пор раздираем надвое по мере того, как милосердие Фродо размывает основания его злобы. Один из самых трогающих эпизодов книги, — сочиняя его, Толкин плакал — происходит на ступенях Кирит Унгола. Голлум возвращается и видит, что Фродо и Сэм уснули. Голова Фродо покоится на коленях у Сэма, в лицах их мир и покой.
Голлум протягивает дрожащую руку и легонько касается Фродо.
Проснись теперь кто–нибудь из спящих, он увидел бы рядом с собой незнакомого хоббита — безнадежно дряхлого, изможденного хоббита, ссохшегося от старости, унесенного потоком времени далеко за пределы отпущенного ему срока, навеки лишенного и друзей, и родных, навсегда разлученного с полями и реками своей юности, превратившегося в жалкую голодную развалину…
Но Сэм, пробудившись, решает, что Голлум «лапает хозяина», и грубо его одергивает. Мгновение благодати минуло, его не вернуть. Голлум вновь укрепился в намерении предать обоих — и в Пламя он падает порабощенным.
В письме №181 Толкин, размышляя о судьбе Голлума, проявляет поразительную тонкость нравственного чутья. Смеагол сломлен Кольцом — но Смеагол вообще не обзавелся бы им, если бы уже не сделался вором и потенциальным убийцей. Тем не менее даже много столетий спустя воля его не искажена окончательно.
Оттягивая решение и не укрепив все еще не до конца извращенную волю Смеагола в стремлении к добру во время спора в шлаковой расщелине, он ослабил сам себя в преддверии последнего своего шанса, когда у логова Шелоб зарождающуюся любовь к Фродо слишком легко иссушила Сэмова ревность.
«Он ослабил сам себя», — говорит Толкин. Немногие авторы так чутки к моральной ответственности каждого из нас за нашу собственную судьбу. Толкин позволяет своим персонажам принимать решения, к добру или к худу. И даже тогда он их не судит; ведь, добавляет он, «мы, все, кто находится “в той же лодке”, не должны узурпировать место Судии».
