Тайное имя — ЙХВХ - [68]

Московиц сейчас трясутся под кустом, ими же посаженным. Было отчего. Депортации начались сразу после объявления Россией войны. Арона просили похлопотать за одну чахоточную художницу в революционном пенсне, как ему объяснили, музу известного поэта. Это он придумал слово «Технион». Арон обещал постараться, но так ничего и не сделал, даже не старался[114].

^{«Кинор Цион», духовой оркестр}

…Ковальски! Вот через кого можно найти хороших музыкантов. К Людвигу не позовешь «Кинор Цион» — «Скрипку Сиона» — любительский духовой оркестр, где не было ни одной скрипки. «Кинор Цион» услаждал по вечерам слух жителей Ришон ле-Циона.

Арон связался с бывшим импресарио. Тот уже щеголял турецкой формой, не иначе как снятой с огородного пугала, не шить же себе мундир по мерке. Взял, что было. Обмундирование давало ощущение защищенности на все четыре «щ». Он разгуливал в форме по Назарету, ища кому бы отдать честь, и если ему в ответ козыряли, чувствовал себя ужасно польщенным.

— Посмотрите, какие орлы, — говорил он, указывая Арону на своих голодранцев, составивших инструменты в козлы и дремавших, прислонясь к теневой стене мечети. На первых порах за отсутствием подходящего помещения они ревели прямо в уши Аллаху, доводя Последнего до белого каления.

— Будет репетиториум. Пока здесь. Бэсподобно. Капелла строит — «Кинор Цион» им в пятки не годится. В подметки нет, босые[115].

Узнав, что от него нужно, Ковальски сказал:

— Мосье Аронсон, вы по адресу. Только я знаю. Никола Пандереско. Он играет орган в Эммануэль-кирхе. Концерт-пианист, фингерхен… услышать и умереть. Бедная мадам Гонт, кому теперь ноты перевернуть — кому? Ай-яй-яй.

Лютеранская церковь «Эммануэль» в Яффе, где Никола Пандереско служил органистом, была построена в активную фазу немецкой колонизации Палестины. (В наше время В. Майский, безвременно покинувший этот мир, дал в Эммануэль-кирхе серию концертов под названием «Ховевей Бах» — «Возлюбившие Баха», по аналогии с движением «Ховевей Цион» — «Возлюбившие Сион». Но это к слову. Погибший в Германии в автокатастрофе в 1981 году, Майский играл на новом органе, не на том, что Пандереско.)

— Пандереско никакая не румынская фамилия, — первым делом сказал Арону органист. — Мой предок Жигмонт Пендерецкий, конфедерат. Но уж так вышло, что мы стали Пандереско.

— Я сам родился в Бакау, — сказал Арон.

— А-а…

— Вы могли бы исполнить в одном доме в Хайфе «Mondscheinsonate» и еще несколько произведений серьезной музыки: «Lied ohne Worte» Мендельсона, «Fogel als Prophet» Шумана[116], Грига — «Смерть Озе». Для больного человека, — Арон помнил репертуар Людвига.

На органиста в Эммануэль-кирхе автомобиль произвел сильнейшее впечатление.

— Я вас встречу на вокзале, — сказал Арон.

— Тоже на автомобиле?

Оговорили гонорар, и в назначенный день, желая сделать Людвигу сюрприз, Арон без предупреждения привел к Гонтам Пан де Реско («Мое имя в программках печатают в три слова»).

По обыкновению задерживая ее руку в своей, Арон отметил недоумевающий взгляд, брошенный на незнакомца.

— Генриетта, позволь тебе представить: мосье Николя Пан де Реско, — он произнес: «Nicolas Pan de Resco».

— Очень рада, мосье. Друзья мосье Аронсона всегда желанные гости в моем доме.

— А где Людвиг?

— Он — сейчас. Прошу вас.

— Мосье Пан де Реско — органист в Эммануэль-кирхе в Яффе. Ковальски в полном восхищении.

— Ковальски? Этот шут гороховый? Я думала, он сбежал.

— Наоборот, он записался в армию, он руководитель военной капеллы в Назарете.

— Боже милостивый!

За дверью послышался шум.

— А вот и наш Людвиг, — сказала Генриетта, улыбнувшись принужденно и немножко нервно. — Людвиг, а у нас гости.

Санитар вкатил коляску. Генриетта подошла и мимоходом поправила что-то в его туалете.

— Ты можешь идти, — сказала она санитару. — Я позвоню, если ты будешь нужен, — и позвонила в колокольчик, который висел у нее на шее. — Видите, мосье, он всегда при мне, мой колокольчик.

Арон повторил, обращаясь к Людвигу:

— Мосье Николя Пан де Реско любезно согласился дать небольшой концерт из произведений, которые всегда звучали в этом доме.

Музыкант встал и церемонно поклонился. Темно-серая визитка корреспондирует с темными полосками на серых панталонах. Черные, как ночь, лакированные концертные лодочки не созданы для ходьбы — для педалей. Галстук жемчужного цвета заколот жемчужной горошиной.

— Прошу прощения, мог бы я умыть руки?

Огорошенная всем этим Генриетта позвонила в висевший на шее колокольчик.

— Нет, — остановила она санитара, направившегося было к Людвигу. — Покажи ему уборную, — и взглядом указала на Пандереско. — Очень мило с твоей стороны было привести его сюда, — сказала она и добавила: — Так неожиданно.

А Людвиг угрюмо молчал.

— Людвиг, извини, я не спросил, как ты.

Всплескивая чуть влажными кистями рук и потирая ладони, как перед обедом, маэстро сел за пианино. Дунув на пыльную крышку, открыл ее, сбросил покрывало с клавиатуры, простер над нею руки… Голова запрокинута, глаза закрыты, фалды вразлет — вещая птица.

Генриетта обратила Людвига «лицом к музыке». Муж голова, а жена шея: куда хочу, туда верчу, раз у него артроз — что так печально рифмуется с «виртуоз».