Тайное братство - [149]

Чтобы не оступиться, Уилл, спускаясь по неровным ступеням, касался кончиками пальцев стены. Снизу тянуло соленым морем, плесенью, гнилью. В некоторых местах стена была ноздреватая, как черствый пирог. Вибрирующий ритмичный гул становился все громче. Башня стояла так близко к морю, что ее достигал сильный прибой. Вот наконец в самом низу стал виден факел. Он вышел в узкий коридор, высеченный в скале. Лужи на полу отсвечивали чернотой. Помещения здесь находились ниже уровня моря, и стены источали влагу. Вода из луж стекала по желобу, пробитому в полу. Двери темниц располагались по одну сторону коридора. Их насчитывалось десять. Укрепленные железными пластинами, запертые на деревянные засовы. У другой стены стоял длинный узкий стол и скамья, где три сержанта играли в шашки.

— Доброе утро, — сказал Уилл.

— Неужели утро? — удивился один. — У нас, наверное, время течет иначе. — Оставив товарищей продолжать игру, стражник прошел к двери в конце прохода и поднял покоившийся на двух консолях засов. Дверь поддалась не сразу. Пришлось дважды пнуть. — Возьмите факел, сэр.

Уилл вытащил из держателя головешку и вошел в темницу. В нос сразу ударила густая волна гнили, ощущавшаяся по пути вниз. Стражник закрыл за ним дверь, поставил засов на место. Уилл ходил сюда уже три года, но по-прежнему этот звук вызывал у него приступ легкой клаустрофобии. Пока дверь оставалась открытой, факел горел ярким неровным пламенем, а потом потускнел, едва освещая сырую темницу. На полу стояла миска с жирным на вид варевом, покрывшимся морщинистой коркой. За миской, откинувшись спиной на стену, сидел узник. Одна рука загораживала лицо от света, другую приковали к вделанному в стену железному кольцу. Это был Гарин.

Вначале Уилл ничего плохого не заметил. Гарин выглядел как обычно. Его некогда золотистые волосы, теперь серые от грязи и отсутствия солнечного света, спадали спутанными космами на грудь и переплетались с бородой, такой же длинной и грязной. Рубаха и рейтузы — их ему оставили — протерлись, ткань сгнила от сырости. Сквозь прорехи виднелась впалая грудь, кости, обтянутые мертвенно-бледной кожей. На свободной руке ногти были обкусаны, зато на прикованной к стене, поднятой так, чтобы он мог лишь присесть на туалетную лохань, отросли неимоверно. Только когда Гарин, болезненно морщась, отвел руку, Уилл увидел, что стражник предупреждал его не зря.

Он слышал о леонардии — болезни, от которой в одном из походов страдал Ричард Львиное Сердце, — но никогда не видел никого из пораженных ею. При леонардии человека одолевала крайняя слабость, одновременно болезнь поражала кожу. Уилл вглядывался в изуродованное лицо Гарина. Кожа потрескалась, начала отслаиваться. Лоб и щеки красные, как будто в ссадинах. Губы кровоточили. Один глаз прикрыт распухшим веком в струпьях. На руках тоже видны признаки болезни.

— Боже, — пробормотал Уилл, вставляя факел в скобу на стене и склоняясь над Гарином.

Гарин вгляделся в Уилла слезящимися глазами.

— Тебя не было несколько дней.

— Извини. — Уилл не стал его поправлять. В последний раз он посетил темницу больше двух недель назад.

— Если бы ты знал, как я жду твоих визитов. — Гарин говорил с трудом, страдальчески морщась, едва шевеля губами, но Уилл видел, что он возбужден. — Ты говорил в прошлый раз о прибытии принца Эдуарда. И что? Расскажи, Уилл. Мне нужно… — Он слишком широко раскрыл рот, губа лопнула. Потекла кровь.

— Сейчас расскажу, — быстро проговорил Уилл. — Только прежде поешь, хотя бы немного. — Он поднял миску с варевом.

— Я умираю, Уилл.

— Не валяй дурака. У короля Ричарда Львиное Сердце была леонардия, и он остался жить. — Уилл поднес к нему миску. — Нужно только есть и отлеживаться.

Гарин оттолкнул миску.

— Не могу есть. Очень больно.

Уилл посмотрел на кровоточащие болячки вокруг рта узника, перевел взгляд на высокие края миски и решительно сел перед ним, скрестив ноги. Извлек из варева кусок хрящеватого мяса, затем осторожно, стараясь не коснуться углов рта, пропихнул его в потрескавшиеся губы Гарина.

Вначале он навещал его редко, и то только потому, что, по словам стражников, узник умолял его прийти. Но постепенно обида начала уступать место состраданию. Уилл осознал, какую высокую цену приходится платить Гарину за преступление, которое его вынудили совершить.

Со временем визиты стали чаще, пока не сделались еженедельными. Мало того, общение с Гарином оказалось ему необходимым. Он не мог поверять свои мысли и чувства ни Эврару, ни вообще кому-то из братства. Гарин, знавший о существовании «Анима Темпли», стал единственным, с кем Уилл мог поделиться самым сокровенным. В последние месяцы он начал ценить мнение Гарина все больше и больше.

Иногда они вспоминали призраков: Жака, Овейна, Джеймса Кемпбелла, Адель, Элвин, свои общие потери. Впрочем, Элвин — лишь однажды. Гарин посоветовал написать ей письмо, но реакция Уилла оказалась на редкость резкой, и они об этом больше не говорили. Уилл старался вытеснить Элвин из памяти, убеждая себя, что она давно уже вышла замуж за какого-нибудь богатого герцога и живет счастливо. Но незаживающая рана по-прежнему болела.