Тайник - [14]
Небольшого роста, подвижный немец с нежным, почти женским лицом, и притом замечательный организатор. Внешне он походил на пастора, так его порой за глаза и называли.
— Мы, немцы, другие…
— Я чех, коллега, если вы этого до сих пор не заметили, — усмехнулся Винтер.
— Я знаю, но, в сущности, это одно и то же, мы живем рядом уже более тысячи лет и хорошо знаем сильные и слабые стороны друг друга.
Он первым вошел в палатку и включил свет.
— Мы с вами не колонизаторы, по крайней мере послевоенное поколение. Это французы… — На письменном столе — кучи бумаг. — Не присядете?
— Лучше уж так, я на самом деле…
— Я вас не задержу. Посмотрите, барометр все падает. Завтра или послезавтра буря до нас доберется.
Он подошел к небольшому дорожному холодильнику и вынул бутылку коньяку.
Пророк закрыл глаза.
Они выпили. Холодный воздух проникал через открытый вход, изгоняя из палатки духоту.
— Я плохо здесь сплю, не высыпаюсь, даже отдыхая на побережье, — только дома, в своей постели, — тихо сказал Вей- бел, улыбнулся и долил рюмки. — Не могу больше ждать… А вы когда собираетесь в отпуск? Когда вернется Тиссо?
— Еще не знаю, зависит от ситуации. Теперь у меня полно работы, — сказал он уклончиво. — Благодарю за угощение, отличный коньяк, теперь очередь за мной. Может быть, завтра — если будем в лучшей форме… — Он допил рюмку. — Доброй ночи.
— Доброй, — вздохнул Вейбел, чуть пожал плечами и налил себе снова.
Винтер вышел в неподвижную ночь. Ветер улегся, месяц светил неестественно ярко, казалось, до него рукой подать. Он посмотрел на небо: звезды растворились в лунном сиянии. Или их закрывала тончайшая дымка поднятой смерчем на огромную высоту пыли. Да, погода меняется. Только бы продержалась до завтрашнего полудня, подумал он. Чтобы Генрика могла спокойно вернуться в Туррис Тамаллени. Встретить песчаную бурю страшно и на хорошей дороге, а уж на верблюжьей тропе посреди пустыни… Острие страха вонзилось в висок. Только бы она правильно оценила положение!
Он остановился возле палатки и долго всматривался в великолепие ночного неба. Однако поймал себя на том, что думает вовсе не о космических глубинах и даже не о судьбе Генрики, а о том, наблюдали ли за ним сегодня вечером. Чьи глаза следили за ним или следят до сих пор? Может, кто-то смотрит в бинокль из лагеря рабочих? На лбу выступил пот, спина стала вдруг мокрой. Но скорее всего, это от выпитого коньяка. Было бы легче, если бы те люди как-то дали о себе знать, не так бы давила неопределенность…
Он вздохнул и вошел в палатку. Шольцу, чтобы утром быть в Тунисе, надо выехать еще до полуночи. Это четыреста пятьдесят километров.
Он не хотел самому себе признаться в том, что не отваживается думать о Тиссо, не хочет попробовать представить, где он сейчас, о чем думает, на что надеется. Скорее всего, только на него, Винтера. Он теперь отвечает за жизнь Тиссо, является единственной его надеждой. Надеждой… Какой надеждой? Почему, собственно, он должен платить по чужим счетам? С утра прошло уже десять тысяч лет, Тиссо давно забыт, будто его и не было…
Он спрятал лицо в ладонях. Ради бога, нет! Он должен что-нибудь делать против этого ужаса, не должен сдаваться!
Но рассудок ему говорил: «Насилие можно победить только еще большим насилием, у кого в руках оружие — у того и власть!»
Он разделся в темноте и упал на кровать. А может, Тиссо давно уже мертв, мертв с той самой минуты, как его похитили, с ним затеяли жестокую игру? Похитители ведь понимают, что другая сторона всегда может обратиться в полицию незаметно для них, что их хитрости будет противопоставлена другая хитрость.
Он закрыл глаза. Спать!
Утром у мира будет другое лицо. Другое, доброе. Да, доброе, как же… У каждого дня доброе лицо и отвратительное нутро!
Глава III
Солнце исчезло.
Тьма была желто-коричневого цвета.
Тьма звенела. Скрежетала, как ржавое железо. Песок проникал сквозь стенки палатки, сквозь ткань и сквозь швы. Впивался в кожу, забивался под веки, и невозможно было от него ни укрыться, ни убежать. Буровая вышка исчезла. «Лендровер», на котором он приехал, исчез., Шершавый, обжигающий, докрасна раскаленный ирифи атаковал без передышки. Поднимал песок, заполнял им пространство и с громом и визгом гнал песчаную стену против армейской палатки буровой бригады. В несколько минут ирифи содрал всю краску с металлоконструкций и вонзился в полотняные стены. С подветренной стороны начали образовываться наносы. Войтех знал, что против песчаной бури нет защиты. Он уже встречался с ней в этих краях несколько раз. Если она продлится до вечера, работы затормозятся на несколько дней. Придется по радио вызывать бульдозеры, чтобы они разгребли песок вокруг вышки, расчистили подъездные пути, иначе тут- не пройдут даже вездеходы. Кто знает, сколько на это уйдет времени. После такой бури все вокруг станет другое, пустыня обретет новое лицо, но смены должны заступать на вахту регулярно, топливо для привода агрегатов должно подвозиться своевременно. Буря бурей, а работа должна продолжаться.
Стояла невыносимая отупляющая жара. Температура поднялась не менее чем на десять градусов, а внутри палатки еще больше. Все сидели неподвижно вокруг стола, закутавшись в тяжелые бурнусы. Без покрывал они уже начали бы задыхаться от песка и пыли. Материал действовал как фильтр.
