Тайник - [21]

Он взглянул на Фрингса, журналист утвердительно кивнул.

— Неофициально я тебе скажу: мы уверены, что эти два взрыва связаны между собой. А официально — мы расследуем такую возможность. Понял?

— Логично.

— У Блока сверток кинули в окно с уже зажженным фитилем, — продолжал Рейнольдс. — Там тоже был длинный фитиль.

— А почему у Альтабелли не сделали то же самое?

— Альтабелли сказал, что у него на всех окнах решетки, потому что в Театральном квартале по ночам не совсем спокойно.

Они подошли к развороченному тротуару, где был воткнут флажок.

— Центр взрыва, — пояснил Рейнольдс.

— А это что? — поинтересовался Фрингс, указывая на два круга, нарисованных мелом рядом с дырой.

— Черт. Там было двое детишек. Мы нашли то, что от них осталось, на противоположной стороне улицы. Обоих разорвало на куски. Они сунулись к сумке из любопытства, а в это время рвануло… — горестно сообщил Рейнольдс.

— Господи, — содрогнулся Фрингс. Нагнувшись, он поднял обожженный кусок кирпича. — А что с Альтабелли?

— С ним все в порядке. Говорит, что задержался на работе. Один из наших парней слышал, что его нашли в борделе на окраине Холмов.

Фрингс отбросил кирпич. Воняло горелыми химикалиями и жженой глиной. У него начали слезиться глаза, запершило в горле. Рейнольдс, казалось, ничего не замечал.

Убиты двое детей. Два невинных ребенка погибли, а Альтабелли, распутничавший в борделе, остался цел и невредим. Правда, разрушен его дом. Но все же…

Глядя на взорванный дом Альтабелли, Фрингс спросил:

— Не для протокола: кто, по-твоему, это устроил?

Рейнольдс рассмеялся.

— Я думал, ты знаешь. Это ведь ты пишешь об этом. Могу только сказать, начальство прямо из штанов выпрыгивает. Им не понравится, что я точу с тобой лясы, хотя они и знают, что мы старые приятели. Иначе тебя бы и близко не подпустили. Так кто же? Профсоюзники? Анархисты? Мы не знаем, кто из них. Зачем они это сделали? А разве им нужен повод?

Фрингс недовольно нахмурился. Всегда есть причины, хотя ни полиция, ни городские власти, ни пресса не хотят этого признавать. Фрингс не брался утверждать, чего больше в таком отношении: недопонимания или намеренного игнорирования, — но мысли на этот счет у него были.

Из развалин Рейнольдса окликнул какой-то полицейский. Посоветовав Фрингсу никуда не соваться в его отсутствие, тот поспешил к деревянному барьеру. Разговор происходил в спокойном тоне, только жесты выдавали некоторую напряженность. Повернувшись к Фрингсу, Рейнольдс махнул ему рукой. Придерживая шляпу, журналист побежал к нему.

— Какие-то проблемы?

Рейнольдс тревожно сдвинул густые брови.

— Не то слово. У забастовщиков заварушка. Похоже, их разгоняет спецназ и сейчас на улицах идут бои. Нас вызывают туда.

Спецназом называли Отряд по борьбе с подрывной деятельностью, входивший в департамент полиции. Формально он подчинялся шефу, на самом деле силовиками распоряжался непосредственно Рыжий Генри, что держалось в строжайшем секрете. Это вызывало глухое недовольство среди полицейских. Фрингсу показалось, что перспектива спешить на подмогу спецназу не вызывает у Рейнольдса особого энтузиазма. Но, возможно, его восприятие действительности было и вправду несколько искажено марихуаной.

— Я с тобой, — заявил Фрингс.

— Дело твое.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Через час Паскис вернулся к столу с двумя томами. Метод поиска был очень прост. Он открыл оба тома на алфавитных указателях; слева был список осужденных по приговору суда, справа — имена заключенных исправительных учреждений. Обнаружив, что Граффенрейд, который по идее должен был сидеть в тюрьме, так туда и не попал, Паскис решил посмотреть, есть ли еще такие счастливцы. Их оказалось несколько.

Он выписал восемь фамилий — все осужденные были обвинены в убийствах, но тюрьмы почему-то избежали. Имена показались Паскису знакомыми, что, впрочем, было неудивительно — ведь каждое дело хотя бы раз проходило через его руки. Было бы странно наткнуться на фамилию, которая никак не запечатлелась в памяти, пусть даже и смутно.

Архивариус отнес книги в «конюшню» и поставил на место, после чего вынул такие же, но за 1928 год. Вернувшись к столу, он вновь проделал сравнительный анализ и нашел двенадцать фамилий. Последним в его списке оказался некий Отто Самуэльсон, который был осужден 18 июля, но в заключение тоже не попал. Выписав и эти фамилии, Паскис снова отправился в «конюшню», где обменял 1928 год на 1929-й.

Изучив тома, архивариус обнаружил, что в 1929 году ни один убийца не избежал тюрьмы. Чтобы удостовериться, что после 18 июля 1928 года подобные случаи прекратились, Паскис просмотрел тома 1930 года, где все тоже было в порядке. Теперь следовало обратиться к первой инстанции, но Паскису хотелось сначала понять, что на самом деле он расследует. Это была явно не канцелярская ошибка, но в чем суть дела, он пока разобраться не мог. В любом случае у него был список из двадцати осужденных, один из которых — Граффенрейд — был им уже проверен. Паскис взял тележку и приступил к поискам остальных девятнадцати дел.

Порядок хранения дел в архиве, установленный еще полвека назад, был предметом постоянных дебатов. Сейчас данные классифицировались по двум принципам — хронологическому, когда сведения располагались в порядке их поступления, и именному, при котором фамилии обвиняемых и осужденных следовали в алфавитном порядке. Каждый из принципов обеспечивал быстрый и надежный поиск любого дела. Проблемы возникали, когда лица, принимающие решения, и прежде всего Торп и Краузе, изъявляли желание еще больше упорядочить данные. Иными словами, сделать так, чтобы порядок хранения данных обеспечивал дополнительную информацию для тех, кто ими пользуется.