Тайник - [15]

Когда он шагнул на крыльцо, ступеньки жалобно заскрипели. За сеткой, пестревшей заплатками, виднелась открытая входная дверь. Внутри было темно.

Паскис чуть потоптался у двери. Потом осторожно позвал:

— Мистер Граффенрейд.

Подождав несколько секунд, он попытался еще раз, чуть громче:

— Мистер Граффенрейд!

Когда ответа не последовало, он отвел натянутую на раму сетку и переступил порог, сразу погрузившись в полумрак дома. Он снова позвал хозяина, уже не надеясь, что кто-то откликнется:

— Мистер Граффенрейд!

Когда глаза привыкли к темноте, Паскис увидел, что находится в большой пустой комнате, в центре которой что-то лежит. В воздухе стоял странный сладковатый запах, который был ему хорошо знаком, хотя поначалу сознание противилось такому повороту событий. Все еще отказываясь признать очевидное, Паскис приблизился к бесформенной куче.

Подойдя вплотную, он убедился, что его опасения были не напрасны. Тело стояло на коленях, нагнувшись вперед, так что плечи доставали до пола. Руки были вытянуты, как у мусульманина, застывшего во время молитвы. Однако головы у него не было, а то, что можно было принять за молитвенный коврик, на самом деле было лужей крови, стекавшей из обрубка шеи.

Потом Паскис увидел голову. Она стояла на подоконнике — лысая, с выпученными глазами. Но крючковатый нос был точь-в-точь как на фотографии в деле. Паскис так давно не испытывал страха, что не понял, что с ним происходит, хотя у него перехватило дыхание, заколотилось сердце, а над верхней губой и бровями выступила испарина. Наклонившись над телом, он пощупал мертвую руку. Она была еще теплой. Совсем недавно Граффенрейд был жив. Возможно, еще полчаса назад.

И тут Паскис услышал шум на улице. Какое-то шарканье, постукивание. Прислушиваясь, он поднял голову и увидел, что на стене что-то написано. В темноте буквы были почти не видны. Архивариус выпрямился и подошел к стене. Там было всего два слова, написанных кровью Граффенрейда: «ПАСКИС, ОСТАНОВИСЬ».

Он стоял и смотрел, а в голове роились мысли. Протянул было руку, чтобы потрогать буквы, но вовремя спохватился. Медленно покачав головой, он невольно застонал.

Потом снова услышал, как кто-то шаркает и постукивает снаружи, только теперь звук был намного ближе. Вскоре он сменился скрипом ступенек и стуком дерева по дереву. Паскис обернулся к входной двери. Единственным путем к отступлению были окна и вторая дверь слева от него. Однако он остался на месте, глядя на силуэт, появившийся на пороге.

— Мистер Рейф… мистер Рейф, вы дома?

Человек помолчал, ожидая ответа. Паскис испугался, что незнакомец услышит его дыхание.

— Мистер Рейф, вы здесь?

Человек открыл дверь, и Паскис увидел чернокожего старика в комбинезоне и соломенной шляпе. Фермер. Незрячий. На глазах черные очки, в руках палка. Паскис затаил дыхание.

Слепой вошел в комнату, постукивая перед собой палкой.

— Мистер Рейф?

Он сделал еще пару шагов, и палка наткнулась на тело Граффенрейда. Остановившись, стал тыкать в него палкой. Потом нагнулся и дотронулся до тела.

— Мистер Рейф, — прошептал он, почувствовав на пальцах влагу.

Потом застыл и, вытянув шею, стал прислушиваться.

— Кто здесь? — резко спросил он.

Паскис окаменел.

— Я знаю, здесь кто-то есть, — истерически повторил слепой. — Случилось что-то страшное. Кто здесь?

Слепой двинулся в сторону Паскиса, водя палкой по полу. Паскис ретировался к дальней стене, и звук его шагов заставил слепого остановиться. Архивариус стал пробираться ко второй двери, но негр, услышав шаги, двинулся ему наперерез. Паскис остановился и пошел по стене в другую сторону, но старик отрезал ему путь к отступлению, словно боксер, блокирующий ринг.

— Кто там? — взвизгнул он.

Паскис быстро пошел по стене вправо. Слепой бросился, чтобы отсечь его от входной двери, но наткнулся на распростертое тело Граффенрейда и упал. Его палка откатилась в сторону Паскиса. Архивариус бросился к двери. Скатившись с крыльца, он, задыхаясь, кинулся к машине. К счастью, она сразу же завелась.

Обернувшись назад, он увидел, что слепой стоит на крыльце без своей палки.

— Что здесь творится? — крикнул он.

Паскис вырулил на дорогу и пустился в обратный путь, петляя в лабиринте кукурузных полей, залитых синевой наступающей ночи.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Фрингс смотрел, как Нора курит «Честерфилд» через мундштук. Несмотря на пышность форм, у нее были удивительно тонкие и длинные пальцы. Глаза певицы не отрывались от сцены, где выступал джаз-банд, но в них не было ни радости, ни скуки. Она просто находилась среди них. Для нее это было обычным делом. Нора получала удовольствие не от музыки, а от ее исполнения, от обмена энергией со зрителями. Фрингс догадывался, что она получает чувственное наслаждение от пребывания на сцене; способность передавать эту чувственность голосом в сочетании с выдающейся внешней красотой и превратили ее в тот секс-символ, которым Нора Аспен была сейчас. Самое забавное заключалось в том, что ей не особенно нравился джаз. Будь у нее выбор, она предпочла бы выступать с симфоническим оркестром.

Они сидели в «Паласе» в восточной части Города, где жили преимущественно чернокожие. В зале было немноголюдно — кроме Фрингса и Норы веселилась лишь горстка кавказцев. Нора любила это место, поскольку здесь на нее не обращали внимания, и она могла по-настоящему отдохнуть. В этом районе известностью пользовались только черные музыканты, а она была всего лишь частью продвинутой белой публики, которая имела смелость здесь появляться, чтобы послушать настоящий джаз. Что касалось Фрингса, то он любил музыку, а главное, мог разжиться здесь косячком.