Тайная жизнь сатаниста. Авторизованная биография Антона Шандора ЛаВея - [4]
Разве никто раньше не вызывал демонов как своих друзей? Я был убежден, что люди предпринимали такие попытки. Похоже, они делали это на тщательно охраняемом подпольном уровне и, может быть, молчали потому, что получали положительные результаты».
Становилось все более очевидно, что интересы Тони отличаются от интересов среднего подростка. Он никогда особо не увлекался спортом, из-за чего был заклеймен «нездоровым». Но он всегда с легкостью заводил друзей, и его дом был полон ребятишек, ожидающих, что Тони придумает что-нибудь увлекательное. Он организовывал «военные отряды» и «тайные общества», но ему это опротивело, так как другие мальчики выбивались из роли или слишком быстро теряли интерес. Очень часто они присасывались к ЛаВею как паразиты. «Они заявлялись ко мне, вдохновленные как черти тем, чем я занимался, устраивали полный кавардак и топали домой». ЛаВей не особенно расстраивался из-за своей неспособности «влиться в коллектив». «Я никогда не был «бунтарем», потому что никогда не был частью чего-то, против чего стоило бунтовать. Я никогда не был принят ни в какую группу, вот в чем все дело».
Также у Тони не было нужды особо бунтовать против своих родителей, хотя он и чувствовал, что они никогда его по-настоящему не понимали. «Моя мать была по-своему непоседой. Она постоянно переставляла мебель или, еще что хуже, решала, что нам по какой-нибудь дурацкой причине нужно переехать в другой дом. Меня бесило, что мной так помыкают, но мой отец относился к числу людей, которые никогда не рыпаются. Люди называли его настоящим принцем. Они оба казались мне людьми довольно нерешительными, у которых ни о чем нет твердого мнения. Еще когда я был мальчиком, они стали следовать моим советам насчет того, какой модели купить машину, насчет всего, где нужно эстетическое чутье. По сути, они позволяли мне делать все, что я захочу, вот только моя мать всегда советовала мне не травмировать руки — «будь паинькой, не дерись» — из-за моей музыки. Разумеется, когда я стал старше, я не слишком много рассказывал им о своих делах, потому что не хотел, чтобы они беспокоились».
Сложности начались с того момента, как ЛаВей пошел в школу. Для Тони школа была тем местом, откуда следовало бежать. Ему никогда не нравилось быть «одним из многих», и он обнаружил, что от его занятий куда больше проку, когда он прогуливает школу, получая таким образом возможность изучать предметы, по-настоящему его интересующие. В отличие от большинства мальчишек Тони не ждал наступления лета. Оно посягало на его долгие, неторопливо текущие, одинокие дни. Улицы заполоняли голосистые подростки, ожидающие, что Тони выйдет поиграть с ними в бейсбол или футбол. Он ждал, когда дни вновь станут короче, когда шпана вернется в заточение классов, а он сможет возобновить свои занятия где-нибудь подальше оттуда. Он был в восторге от своего одиночества, и те немногие друзья, которых он допускал в свой мир, были, как и он сам, изгоями.
Хьюи Лонг, Распутин, сэр Бэзил Захарофф, Мильтон, Лондон, Ницше, Аль Капоне и другие «сатанисты de facto»,[6] действовавшие или писавшие из рационального своекорыстия, стали главными учителями ЛаВея. Как ЛаВей впоследствии учил на своих семинарах, предшествовавших созданию Церкви Сатаны, зачастую все, что требуется для обретения влияния, — это эффектная образность. «Вам не нужно знать всю подноготную их жизни, быть экспертом в том, что они сделали или написали. Вымышленные персонажи, такие как Безжалостный Минг, были для меня куда менее важны, чем реально жившие люди. Если я казался не таким, как все, то потому, что был не таким, как все. Первым проявлением этой моей черты стал имидж преступника. Меня иронически называли «пачуко», или «гангстером», так как я носил шляпу и костюмы в стиле «зут»,[7] а носил я их потому, что это была единственная одежда, в которой я чувствовал себя комфортно. Я не пытался отличаться — просто делал то, что было для меня естественным».
Он вспоминает инцидент, связанный с неким мальчиком и птицей, залетевшей к нему на задний двор. ЛаВею тогда было 11 лет от роду. Повинуясь порыву, он выстрелил мальчику в спину из пневматического ружья, когда тот уже собирался разрядить свое ружье в птицу, сидевшую на ветке всего в десяти дюймах от него. Отважный охотник выронил ружье, вопя от боли. Это был первый урок «честного спорта», полученный Тони. Его отволокли в полицейский участок, где прочитали длинную лекцию о том, что только трус мог выстрелить другому мальчику в спину и что, в конце концов, «это была всего лишь птичка».
В 30-е годы любого мальчика ждала масса приключений. Когда в 1937 году открылся мост Золотые Ворота — инженерное чудо столетия, — ЛаВей одним из первых прошел по нему из конца в конец, пользуясь тем, что мост тогда еще не был открыт для транспорта и пешеходам была предоставлена полная свобода. ЛаВей вспоминает: «Это было потрясающе — одним из первых одолеть мост Золотые Ворота. Конечно, тогда людей было гораздо меньше, и потому так здорово было оказаться на этой огромной дуге, по которой, предположительно, должны были ездить машины. Куда круче, чем в 1987 году, когда движение закрыли на несколько часов в честь 50-летнего юбилея моста. Организаторы не ожидали такого столпотворения. Туда набилось 800 тысяч человек — из-за них не было видно дороги. Под их весом естественный изгиб моста превратился в прямую. Вот был бы праздник, если б он рухнул». Так как Антон присутствовал на открытии, он имел полное право проехаться по мосту на своем «корде» 37-го года выпуска в 25-ю годовщину и ранним утром в день празднования 50-й.
