Тайная жизнь души. Бессознательное. - [27]

г) Одна дама принадлежала в молодости к числу самых блестящих красавиц двора Людовика XVI. Воспитанная в строгих правилах, она часто упрекала себя за то, что дорожит своей красотой, что с удовольствием глядит на себя в зеркало, и нередко сосредоточивалась на мысли о смерти, которая навсегда уничтожит ее красоту. Однажды, после таких дум, она, взглянув в зеркало, увидела вместо своего лица мертвую голову, заменявшую в ее размышлениях прекрасное лицо, которым она гордилась.

д) Обращаясь к историческим фактам, мы здесь легко найдем примеры галлюцинаций, вызванных усиленной работой мысли в известном направлении улиц, совершенно здоровых в умственном отношении. Я позволю себе привести здесь несколько случаев этого рода.

Быть может, самым знаменитым видением древности следует считать видение, явившееся Бруту и рассказанное Плутархом. Брут не только видел призрак, но и слышал его голос, объявивший ему, что он – его злой гений и что они встретятся при Филиппах.

Если разобрать это видение, то легко убедиться, что оно представляет результат размышлений Брута над своим положением и положением его дела. Убийство Цезаря, не принеся пользы делу республики, вызвало междоусобную войну, и было много оснований ожидать, что свобода, которую Брут и его друзья хотели спасти, должна погибнуть, благодаря средству, избранному ими для ее спасения. Естественно, что Бруту эти события являлись в виде неприязненного решения рока. Убеждение это отождествилось в его уме с идеей о преследующем его злом гении – идеей, которая, наконец, объективировалась. Что касается до указанной призраком местности, где должна была решиться судьба (Брута и республики, то следует иметь в виду, что, как все патриции этой эпохи, Брут серьезно изучил военное искусство. Нет ничего удивительного в том, что призрак, созданный воображением полководца, указал на местность, в которой по стратегическим соображениям должна была, очевидно, произойти встреча обеих армий. Относительно полного душевного здоровья Брута не может быть сомнений, так как появление призрака нисколько не повлияло на образ его действий.

В римской истории мы находим еще один пример, похожий на вышеописанный. Мы говорим о призраке, явившемся императору Юлиану накануне его смерти. Юлиан в персидской войне не обнаружил обычной проницательности: он неосторжно подвигался вперед в неприятельской стране, позволил перебежчикам ввести себя в обман и колебался относительно выбора пути. Вскоре обнаружился недостаток в продовольствии, и Юлиан принужден был начать отступление при постоянных стычках с тревожившей его армию неприятельской конницей. Даже в эту тревожную и опасную пору он предавался по ночам размышлению и изучению великих писателей. В один из таких уединенных часов, когда Юлиан читал или писал, ему явился гений империи, которого он видел в Лютеции, прежде чем был провозглашен императором. Гений был бледен, грустен и удалился печальный, набросив покрывало на голову и на бывший у него в руке рог изобилия. В следующий день Юлиан был убит в сражении [62].

Все знают геройскую и полную несчастий судьбу Колумба. Окруженный тысячью препятствий, подозрениями, клеветой врагов, он никогда не теряет окончательно веры в торжество своего дела. Иногда грусть овладевала им, но упадок духа никогда не бывал продолжителен; его поддерживают глубина его надежд, величие его взглядов, несокрушимая вера в Провидение. По временам у этого великого человека задушевные мысли, в которых он черпал силу и бодрость в печальные часы, принимали осязательную форму, как видно из следующего факта, рассказанного Вашингтоном Ирвингом. Во время третьего своего путешествия, рассказывает американский историк, спустя немного времени после того, как был открыт заговор Гвевары и Мохики и участники его наказаны, Колумб, больной, поддался на короткое время отчаянию. В ту минуту, когда грустные мысли теснились перед ним и отчаяние его достигало крайних пределов, он услышал голос, сказавший ему: «О, маловерный! Не бойся ничего, не впадай в отчаяние. Я позабочусь о тебе… Семь лет данного тебе срока еще не прошло; здесь, как и во всем прочем, я не оставлю тебя». В тот же день, пишет Колумб, я получил известие, что открыта большая область с богатыми золотыми россыпями [63].

Рассказанные нами факты – а подобных фактов мы могли бы привести множество – не оставляют сомнения в галлюцинаторном характере образов, являвшихся Бруту, императору Юлиану и Христофору Колумбу. Должны ли мы считать их душевнобольными потому, что они верили в реальность своих видений? Разумеется, нет. Не говоря уже о том, что их образ действий указывает на полное их душевное здоровье, следует принять во внимание верования той эпохи, при которых вполне естественно было принять объективированные создания воображения за явления невидимого мира. То, что мы теперь, не колеблясь, называем галлюцинацией, носило в прошлом имя теней, и не следует терять этого из виду при оценке исторических фактов.

Мы должны поэтому допустить, что яркая идея, вопрос, на котором упорно сосредоточено наше внимание, картины, проходящие в воображении, могут у некоторых натур объективироваться при отсутствии всякой душевной болезни