Тайная жизнь цвета - [13]
Возможно, дело в том, что само слово с его чередованием «липких» гласных выглядит неблагозвучно? (Маркетологи чуют такие штуки за милю.) В английский это слово пришло в середине XIX века из французского, в котором оно использовалось для описания одежды, сделанной из невыбеленной овечьей шерсти. В русский язык «бежевый» перешел из французского в XX веке. Как это часто происходит, слово стало и обозначением соответствующего оттенка. Похоже, это название никогда не было связано с какими-то событиями или сильными чувствами. Журнал London Society писал, что оно вошло в моду поздней осенью 1889 года, и то всего лишь потому, что «приятно сочеталось с модными оттенками коричневого и золотого»[76]. Сегодня это слово редко заслуживает упоминания в мире моды — его вытеснили более гламурные синонимы.
Бежевый был любимым оттенком Элси де Вулф, дизайнера интерьеров 20-х годов XX века, которая, по сути, и создала эту профессию. Впервые увидев Парфенон в Афинах, она была потрясена и воскликнула: «Он бежевый! Мой цвет!» Но хотя она и не была одинока в своем пристрастии к бежевому (он часто появлялся в различных ведущих палитрах XX века), чаще всего он составлял фон для цветов с более ярким и сильным характером[77]. Исследовав более 200 тыс. галактик и обнаружив, что Вселенная в целом окрашена в оттенок бежевого, двое ученых немедленно принялись искать для него более яркое имя. Предложения включали big bang buff[78] и «небесная кость». В конечном счете, выбор пал на «космическое латте»[79].
В этом и заключается проблема имиджа бежевого цвета: он непритязателен и надежен, но жутко скучен. Любой, кому доводилось подыскивать съемный дом, вскоре начинает испытывать отвращение — несколько часов просмотра, и все дома уже сливаются в море целенаправленной и безликой безобидности. Недавно вышедшая книга о том, как лучше продать дом, советует не делать этого ни в коем случае. Глава о цвете начинается с резкой критики тирании бежевого на рынке недвижимости. «Похоже, — заключает автор, — что по каким-то причинам бежевый воспринимается нейтральным — неопределенным цветом, который должен нравиться всем»[80]. Фактически ситуация еще хуже: идея не в том, что он будет нравиться всем, а в том, что он никого не заденет. Он мог бы стать символическим цветом буржуазности — удобным, практичным, постным, самодовольным и приземленным. Странным, но очень уместным, похоже, образом этот цвет эволюционировал из цвета овец до цвета овцеподобных. Ни от одного другого оттенка так не разит стадным чувством вялого вкуса потребительства. Нет ничего удивительного в том, что маркетологи Dulux предпочитают не замечать его: бежевый — это слишком скучно.
Желтый
В апреле 1895 года у отеля «Кадогэн» в Лондоне был арестован Оскар Уайльд. На следующий день Westminster Gazette вышла с заголовком: «Арест Оскара Уайльда, желтая книга у него под мышкой». Месяцем позже королевский суд признает Уайльда виновным в непристойном поведении и нарушении норм общественной морали. К тому времени суд общественного мнения уже давно повесил его. Ну какой приличный человек открыто появится на улице с желтой книгой?!
Греховный подтекст таких книг происходит из Франции, где, начиная с середины XIX века, чувственная литература выходила под далекими от невинности яркими желтыми обложками. Издателям приглянулся этот маркетинговый прием, и вскоре дешевые книги в желтых обложках наводнили киоски на каждой железнодорожной станции. Еще в 1846 году американский писатель и публицист Эдгар Аллан По презрительно упоминал «вечную ничтожность желтообложечных памфлетов». Для других сиявшие солнцем обложки были символами модернизма, движения эстетов и декадентов[81]. Желтые книги появляются на двух полотнах Винсента Ван Гога 1880-х — «Натюрморт с Библией» и «Натюрморт с парижскими романами», на которой они приглашающе набросаны беспорядочными кипами. Ван Гогу и многим другим художникам и мыслителям того времени желтый цвет представлялся символом времени и их отказа от сковывающих свободу творчества викторианских ценностей. «Бум желтого» — опубликованное в 1890-х годах эссе Ричарда Ле Гальенна — проповедь в защиту этого цвета протяженностью в 2000 слов. «Стоит только задуматься об этом, — пишет он, — и начинаешь понимать, что мы совершенно не замечали, как много важного и приятного связано с желтым». Он был убедителен: последнее десятилетие XIX века позже будет названо «желтыми девяностыми».
Традиционалисты, однако, не очень-то впечатлялись. Эти желтые книги буквально кричали о нарушении законов и правил, а авангардисты особенно и не пытались успокоить своих оппонентов (для них нарушение правил было только половиной дела).
Именно такая книга стала моральной «кроличьей норой» для главного героя романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», вышедшего в 1890 году. Туда «проваливается» Дориан, чтобы не вернуться никогда. Подводя героя к главной морально-этической дилемме, автор руками мефистофелевского персонажа — приятеля главного героя — вручает тому желто-коричневую книгу, открывающую его глаза на «все грехи мира», совращающую и в конце концов уничтожающую его. В попытке нажиться на этой ассоциации в 1894 году выпущен авангардный журнал «Желтая книга»
