Тайная гавань - [15]

— Почему вы так думаете?

— Потому что у меня есть чувство, и не думаю, чтобы оно меня обманывало, — ответил граф, — что вы ищете чего-то более глубокого и значительного, нежели поверхностная светская жизнь с ее веселым смехом и звоном бокалов.

Грэйния взглянула на него не без удивления.

— Возможно, вы и правы, — согласилась она, — но мама всегда так заманчиво об этом рассказывала. Я мечтала о своем дебюте в свете и о встречах с людьми, которые сейчас для меня лишь имена в газетах или исторических сочинениях.

— Тогда вы не разочаруетесь в действительности. Грэйния подняла брови.

— И вы были таким?

— Не совсем, — ответил граф. — Но я рад, что узнал Париж таким, каким он был до революции, а также побывал в Лондоне.

— И вам понравилось?

— По молодости лет я находил все чрезвычайно занимательным, но и тогда понимал, что место мое здесь, на островах.

— Вы любите Мартинику?

— Это мой дом, и он снова станет моим.

Он произнес эти слова с глубоким чувством, и Грэйния, не задумываясь, проговорила тихо:

— Я буду молиться, чтобы все это к вам вернулось.

Его лицо просияло улыбкой.

— Благодарю вас и готов поверить, что ваши молитвы, мадемуазель, будут услышаны.

— Кроме тех, которые я возношу о себе, — сказала Грэйния, но тут же подумала, что, пожалуй, неправа. Прошлой ночью она молилась об избавлении от Родерика Мэйгрина — и вот она от него избавлена, по крайней мере, сейчас.

И все-таки остается возможность, что наедине с отцом она сумеет убедить его в немыслимости предлагаемого ей брака. Ведь он любил ее, когда она была ребенком, в этом нет сомнения; только потому, что они с матерью уехали отсюда, отец полностью попал под влияние Мэйгрина и уступал ему во всем.

Эмоции, отражавшиеся на ее лице, говорили об ее внутреннем состоянии больше, чем она могла предположить; с чувством неловкости она осознала это, когда граф, словно прочитав ее мысли, заговорил:

— Вы очень хороши собой, мадемуазель, и я не могу поверить, чтобы любой мужчина, даже родной отец, не откликнулся на ваши мольбы.

— Я постараюсь… я буду очень стараться. Граф подошел к одному из окон, потом сказал:

— Думаю, вам пора возвращаться домой. Если ваш отец вернется и не найдет вас там, ему очень и очень не понравится, что вы проводите время с таким человеком, как я.

— Я убеждена, что если бы вы с папой встретились при других обстоятельствах, то понравились бы друг другу.

— Но обстоятельства таковы, как они есть, и мы обязаны соблюдать известное расстояние, — твердо проговорил граф.

Он подошел к дверям каюты, и Грейнии ничего больше не оставалось, как встать с кресла.

Ее мучило ощущение, что она, покидая безопасное убежище, идет навстречу опасности, но выразить это ощущение в словах она не сумела и молча последовала за графом на палубу вверх по трапу.

Матросы искоса поглядывали на нее, пока она шла к сходням. Грэйния была уверена, что они как истые французы восхищаются ею, но считала это дерзостью; к тому же им скорее следовало бы опасаться ее: ведь она может их выдать.

И снова граф будто бы прочитал ее мысли: едва они сошли на берег, он сказал:

— Надеюсь, что в один прекрасный день я буду иметь честь представить вам моих друзей. Да, моя команда состоит из друзей, которые не хотели быть изгнанниками, но были вынуждены бежать от ваших соотечественников.

Грэйния почувствовала себя пристыженной.

— Мне жаль всех, кто стал жертвой войны, — сказала она, — но обитатели островов, кажется, не знают иного состояния.

— Это правда, — согласился граф, — и страдают, прежде всего, невинные.

Они шли сквозь чащу деревьев и заросли бугенвиллии, пока не показался дом.

— Здесь я покидаю вас, — сказал граф.

— О, пожалуйста, не уходите! — вырвалось, у Грейнии.

Он с удивлением посмотрел на нее, и Грэйния объяснила:

— Ведь вам еще не известно, что узнали о восставших Эйб и ваш слуга. Что, если восставшие направляются сюда? Тогда мне остается только бежать, если вы пустите меня к себе на корабль.

Выговорив эти слова, она вдруг поняла, что не столько боится восставших, сколько не хочет потерять графа.

Ей хотелось остаться с ним, говорить с ним, а больше всего она хотела, чтобы он спас ее от Родерика Мэйгрина.

— Если бунтовщики уже здесь, — заметил граф, — то вряд ли я буду в безопасности даже в качестве пирата.

— Вы имеете в виду, что они сочтут вас аристократом?

— Вот именно! — ответил он. — Ведь Федор поднял восстание, побывав на Гваделупе, а там находится центр французской революции в Вест-Индии.

— Это правда? — спросила Грэйния.

— Мне говорили, что Федор назначен главнокомандующим инсургентами на Гренаде.

— Значит, все это планировалось заранее? Граф кивнул:

— У них есть оружие и боеприпасы, они надели фригийские колпаки, нацепили национальные кокарды, а на их флаге написано: «Liberte, Egalite, ou la Mort»4.

— И вы считаете, что англичане об этом не знают?

Граф пожал плечами, и Грэйния без слов поняла, что англичане в Сент-Джорджесе самодовольно благодушествовали и были слишком поглощены развлечениями, чтобы предвидеть восстание.

Просто поразительно, что их застали врасплох, в то время как граф знал столь многое.

Впрочем, Грейнии не в новинку, что на Гренаде очень часто осведомлены о происходящем на других островах и не замечают событий у себя под носом.