Тайная дипломатия Кремля - [71]

Нарком просил обсудить этот вопрос на заседании политбюро. Решение было принято мгновенно. Дипломатия оказалась важнее идеологии. 5 февраля всем уполномоченным ОГПУ было отправлено строгое указание: «Имущество кулаков, иностранных подданных тех стран, с которыми СССР находится в официальных отношениях, не подлежит конфискации, сами они и их семьи выселению не подлежат впредь до особого распоряжения». Однако Литвинов вынужден был написать Сталину еще одну записку о том, что у многих иностранцев имущество уже успели отобрать, надо подумать о какой-то компенсации и что вообще делать с кулаками-иностранцами: «Высылка их без суда в отдаленные места также вызовет дипломатические протесты. Можно было бы альтернативно предложить им выехать за границу, да мы и не вправе задерживать их здесь, если бы они сами пожелали выехать; но вряд ли было бы политически целесообразно пустить за границу новые отряды антисоветских агитаторов».

Голод, которым ознаменовалась насильственная коллективизация, также затруднил действия советских дипломатов. Даже приглашение иностранных гостей в Россию стало большой проблемой. Заместитель наркома Николай Крестинский объяснял полпреду в Праге Александру Аросеву, что принять чехословацкую делегацию невозможно: «В настоящий момент для того, чтобы у делегации получилось благоприятное впечатление, нужно затратить на ее обслуживание очень много сил. Все же силы сейчас идут на организацию уборочной кампании».

Литвинов был призван исправить положение. Он предлагал поладить с Англией, пойдя на какие-то уступки, например признать долги царской России. Но Сталину план не понравился, он не любил делать уступки. Кроме того, он считал Англию главным врагом страны. Возникла заинтересованность в налаживании отношений с Соединенными Штатами, на которые прежде мало обращали внимания.

Весна 1933 года стала временем переоценки и пересмотра внешнеполитических ориентиров. Еще недавно Литвинов на политбюро доказывал, что «Германия — якорь спасения СССР» и во внешней политике надо ориентироваться на Берлин. Но приход нацистов к власти в Германии сразу изменил геополитическую карту Европы.

В декабре 1933 года ЦК принял план Литвинова: вступить в Лигу Наций, которая была предшественницей ООН; продолжить установление дипломатических отношений со странами — членами Лиги Наций; создать региональный пакт о взаимной помощи от агрессии Германии. В это соглашение предполагалось вовлечь Польшу, Чехословакию, страны Балтии, Финляндию, Францию, Бельгию.

Но Сталин не спешил ссориться с новым хозяином Германии, прикидывал: а вдруг удастся поладить? Он даже сделал шаг навстречу Гитлеру. Выступая на XVII съезде партии (январь 1934 года), он говорил, фактически обращаясь к берлинским политикам: «Конечно, мы далеки оттого, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной… Если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний».

Но Гитлер на это приглашение не откликнулся. Он с прежней злобой говорил о коммунистах и Коминтерне, поэтому Сталин повернул в другую сторону — к идее единого фронта европейских стран против фашизма. С 1934 года Москва ищет военно-политического союза с соседями, с Францией, с кем угодно, чтобы не оказаться одинокой и уязвимой.

Идея «санитарного кордона» приобретает иной смысл. В 20-х годах Запад пытался отгородиться от Советской России. Теперь СССР хотел использовать те же восточноевропейские страны, чтобы отгородиться от опасности, исходящей от нацистской Германии. Стало ясно, что особую ценность приобретают и хорошие отношения с Прибалтикой, где нельзя было допустить укрепления сил, дружественных Гитлеру. Решили продлить с этими странами пакты о ненападении еще на десять лет, установить отношения с балтийскими военными, пригласить их в Москву.

В середине 30-х Сталин задумался об исторических связях славянских народов, о том, что давние симпатии можно использовать в текущей политике. Один чехословацкий дипломат весной 1934 года передал советскому полпреду в Праге слова президента страны Томаша Масарика: «Русские не понимают, каких псов они могли бы иметь против Европы в лице среднеевропейских малых государств».

Но отношения с соседями не складывались, особенно с Польшей. Мешало высокомерие советской политики в отношении небольших европейских стран. Мешали и непомерные амбиции польских политиков. Это вообще было время, когда в Восточной и Центральной Европе все друг друга ненавидели и боялись. И предъявляли соседям претензии, часто территориальные.

Границы были установлены странами — победительницами в Первой мировой войне. Они хотели, чтобы восторжествовала справедливость и народы, прежде входившие в состав Австро-Венгерской, Османской и Российской империй, обрели самостоятельность. Но провести идеальные пограничные линии не удалось. Поэтому появление множества новых государств породило огромное количество проблем, которые улаживались с трудом. К тому же внутри этих стран происходили сложные процессы — во многих этих государствах формировались авторитарные, националистические режимы, иногда фашистского толка.