Тайная дипломатия Кремля - [65]

Споры о том, кто возглавит Наркомат иностранных дел после Чичерина, шли долго. Сталин сделал выбор в пользу Литвинова по тем же причинам, по которым Ленин и Троцкий в свое время остановились на Чичерине: текущими иностранными делами должен заниматься не политик, а профессионал. Однако, несмотря на большой партийный стаж и старые заслуги, особого партийного веса у Литвинова не было. Троцкий писал: «В аппарате партии Литвинов уже задолго до Октябрьской революции не играл никакой роли». На XVI съезде партии (июль 1930 года) его не избрали в ЦК.

Многие относились к нему с недоверием: он был женат на англичанке, на буржуйке, которая никогда не стеснялась в выражениях, говорила, что думала. В 1927 году Айви Литвинова написала письмо, в котором указала, что она ничего не имеет против советской власти и просит не верить нелепым слухам. Письмо попало Сталину. Он прочитал и вызвал Максима Максимовича:

— Скажи своей англичанке, что мы ее не тронем.

Действительно, не тронули.

Накануне назначения на пост наркома у Литвинова начались большие неприятности из-за его брата Савелия Литвинова. История была в ту пору громкая, переросшая в международный скандал.[1]

«Своего брата, Савелия Максимовича Литвинова, могу без малейшего колебания рекомендовать на ответственную должность как честного и преданного интересам Советской власти работника, — писал Максим Литвинов в феврале 1924 года. — Хотя и находясь вне партии, он с первых же дней Октябрьской революции работал в качестве ответственного сотрудника в советских учреждениях, в том числе в берлинском полпредстве. Он — опытный организатор и знаком с коммерческим делом теоретически и практически. За его добросовестность и политическую лояльность ручаюсь полностью».

Летом 1926 года Савелия Литвинова командировали в торгпредство в Италию, но буквально через пару месяцев он вернулся в Берлин. Однако теперь в торгпредстве места ему не уже нашлось, несмотря на вмешательство влиятельного брата, в ту пору заместителя наркома иностранных дел. Торгпредства подчинялись другому наркомату — внешней и внутренней торговли… Савелий пытался заняться бизнесом, но неудачно.

«Твоя беда, Савелий, — укорял его московский брат, — в том, что ты совершенно не знаешь наших порядков и психологии наших людей… Поэтому тебе и не удалось установить правильных отношений с советскими учреждениями, с советскими людьми… Ты всегда верил в чудо, в кривую, которая, действительно, как всегда, вывозила. От души желаю тебе этого и в настоящий момент».

Осенью 1928 года Савелий Литвинов приехал в Париж. И тут от него потребовали расплатиться по векселям, выданным берлинским торгпредством. Сумма немалая — 25 миллионов тогдашних франков. Советское торгпредство назвало векселя «грубой подделкой». Когда Савелия Литвинова арестовали, он кричал: «Не я мошенник, мошенники — в торгпредстве!»

29 декабря 1928 года Ворошилов обратился к Сталину: «Судя по секретным телеграммам ТАСС, дело Савелия Л. принимает скандальный характер. Свистопляска печати, сенсационные разоблачения, всякие вымыслы и инсинуации окрашивают это дело в яркий колорит.

Все это, несомненно, просочится к нам (через иностранную прессу, через ТАСС и другие каналы). Я полагаю, что мы должны осветить это дело в наших партийных и советских газетах. Надо толково и подробно изложить махинацию Савелия Л. и его сообщников, чтобы пресечь всякие кривотолки и слухи, которые неизбежно у нас начнут циркулировать».

Сталин согласился и велел написать о процессе над Савелием Литвиновым. Газетная заметка появилась 29 января 1930 года.

Дело рассматривал французский суд. Процесс начался в январе 1930 года. Присяжные должны были решить вопрос: Савелий Литвинов — жертва интриги или преступник. Тем временем Максим Максимович уже стал наркомом. История с братом доставила ему много неприятных минут.

Адвокат советского торгпредства пытался укорить Савелия: «Вы носите знаменитое имя. Ваш брат — министр иностранных дел республики, занимающей одну шестую часть всего земного шара. Вы пытались спекулировать на этом славном имени. Вы хотели смешать вашего брата с грязью так, как это делают эмигранты… Подумать только, что этот брат любит вас. Да, этот сильный человек имел слабость: он не мог отречься от брата, он заботился о вас, он хотел устроить вас на службу». Но Савелий рассказал немало любопытного о более чем сомнительных финансовых операциях советских учреждений за границей. Савелий свалил всю вину на одного из руководителей Наркомата торговли, старого большевика Владимира Захаровича Турова (Гинзбурга), который был убит в Москве при невыясненных обстоятельствах. Турова похоронили на Новодевичьем кладбище.

А Савелий Литвинов утверждал на суде, что выполнял приказ Москвы, добывая деньги для Коминтерна. Когда разгорелся скандал, Турова убрали как нежелательного свидетеля. «А если бы я не подчинился приказу, то и меня уже давно не было бы в живых», — добавлял Савелий Максимович. Суд оправдал Савелия Литвинова. «Правда» откликнулась заметкой под заголовком «Гнусный акт французского «правосудия».

Эта скандальная история не повредила Максиму Максимовичу, как и разговоры о том, что он примыкает к «правым» — Николаю Бухарину и главе правительства Алексею Рыкову. Вместе с тем Сталин писал Ворошилову из Сочи в 1929 году, где отдыхал: «Держитесь покрепче в отношении Китая и Англии. Проверяйте во всем Литвинова, который, видимо, не симпатизирует нашей политике». Но при этом Сталин доверял Литвинову. Немного в истории советской дипломатии найдется такого рода телеграмм, как та, которая была утверждена на заседании политбюро в мае 1931 года. Она адресована Литвинову, участвовавшему в заседании подготовительной комиссии по разоружению в Женеве: