Тайна Зыбуна - [11]
— Грамотей! Закопал, а не закапал.
— А вдруг это партизан сделал ошибку? Ведь мог он ошибиться? Мог? — стоял на своем Санька. — Что, это зря все «ел» да «ел»? Ясно, в ельнике…
Хасан прервал его.
— Пятьдесят лет назад, когда тут проходил дедушка, этот мыс был еще безлесным, а лет сорок назад здесь рос молодой березник, — сказал он изумленным ребятам. — Это, ребята, точно. Потому что березы немного старше елей, но они уцелели только с краю, а в ельнике все погибли…
…Вот что произошло на мысе.
В десятых годах, в то время, как здесь впервые проходил отец Жуванжи, мыс уже заняли семена елей. Но на окраине тайги росли и березы, и осины. Из каждой сережки осины вылетали сотни белых парашютиков — семян. Вслед за ними целые облака березовых семян приносил сюда ветер. На влажной почве осинки и березки росли быстро, целыми стайками поднимаясь вровень с елками. Но осины и березы светолюбивы и в тени елей они быстро чахли, гибли.
Борьба, однако, продолжалась. Молодые ели боятся ветров и холода. И едва наступала осень — множество елочек с корнем повыдергали свободно гулявшие на Зыбуне ветры, а остальное довершили ранние морозы: влажная земля трескалась и рвала слабые корни. Березки и осинки, которых не сразу и заметишь в буйной поросли травы, победили. Их веселые и поначалу, казалось, разрозненные стайки, поднимаясь, смыкались все теснее, в дружный хоровод. Они лет десять радовались солнцу, торопливо тянулись навстречу свету и теплу. Таким, березово-осиновым, и видели партизаны этот мыс, далеко вдающийся в Зыбун. Он как бы показывал: «Гряда — там! Иди, придешь!»
Гордо шумели юные победители листвой, прикрыв ею от ледяных ветров новые поколения елочек. Под лиственным шатром достаточно елям и тепла, и света. И вот быстрорастущие ели, обогнав в росте березы, через тридцать лет, к пятидесятому году, заглушили их, лишили пищи и, главное, света. А осинки и вовсе плохие бойцы: вечно дрожат, робко машут хрупкими руками, словно заклиная ели не трогать их. Минуло еще десять лет, и хилые березки и осинки погибли. Лишь кое-где, по краям мыса, они еле проглядывали в мрачной стене елового леса.
Довольные собой, приятно возбужденные своим открытием, ребята выбрались на опушку, присели отдохнуть.
— Что же все-таки означает это «ка» и второе «ел»? — вслух размышлял Санька. — Искать, песка, леска, мыска… Слушайте, а вдруг они так и писали: «Надо идти с елового мыска»?
— А что тогда означает второе «ел»? «От ельника в трех шагах» не подходит. Ельник большой, — пояснил Володька.
— А если так: «…золото зарыто в конце елового мыска…» под какой-то приметной елью. Толстой или сухой.
— Все равно не получается. Если их тиф свалил на гряде, то через болото они не перешли бы. И опять же перед «ка» и «ел» стоит «зер». А на мыске нет озера.
— А озеро ли это? — включился в спор и Хасан.
— Зер… Зеркало, зерно, — опять забубнил Санька. — А если это фамилия партизана?.. «Зернова свалил тиф, через Зыбун его и золото не перенести. Он останется на еловом мысу, а я пойду к Пескаревому озеру…» Вот и «ка»: пес-ка…
Володька вскочил, потянул из рук Саньки копию письма.
Завязался спор не на шутку. Чтобы избежать ссоры, Санька притих.
— Тут мы ни до чего не дотолкуемся. Надо искать гряду, — заключил Володька. — А то у тебя выходит, что партизан товарища бросил, а золото понес. Да еще сам и пишет об этом. Ерунда у тебя получается.
…И вот Хасан, «начальник» экспедиции, вскакивает и командует:
— На Зыбун ша-а-гом марш!
— Ур-ра! — не раздумывая, кричат в ответ «завхоз» и «главный геолог».
…В небе — ни облачка. Только на синей зубчатой стене зачутымских кедрачей пасутся пушистые белые барашки; теплый южный ветерок тихо гонит их по-над Чутымом в голубую даль. Где-то в вышине радуются лету и солнцу жаворонки. И только далекий, скрипучий голос вечно чем-то раздраженного коростеля как бы фальшивит их виртуозные жизнерадостные трели…
А НАЗАД ТОМУ СОРОК ЛЕТ…
Мало кто в дореволюционном Рыльске не знал немого Епишку, саженного детину, работника известного на всю Сибирь купца Куперина.
Однажды в сарай, где работал и спал Епишка, зашел молодой куперинский приказчик Степан Мажоров. Стараясь не коснуться липких стен, он поманил Епишку пальцем.
— Хочешь, — Епифан, в сукне ходить и французские булки кушать?
Епишка помычал, жестикулируя и, наверное, догадавшись, что Мажоров все равно ничего не поймет, закивал головой.
— Иди за мной. Да не рядом, ты! Сзади иди.
И Епишка покорно поплелся вслед.
А накануне произошло вот что.
Вызвал Степана к себе на дом «сам», сказал ему.
— Изволил я усердие твое заметить.
— Премного благодарен вам, Порфирий Евграфыч! — склонился Мажоров.
Куперин предложил приказчику пробраться в верховья Чутыма и на его малые притоки, собрать с туземцев «ясак», поторговать.
— Только смотри, — предупредил Куперин. — Финтить станешь — под землей сыщу! Слышал, небось, о полковнике Куперине? Брат мой. Вся губернская полиция в его руках. Смекаешь? И он тоже в моем деле участие имеет. Это понял?
— Как не понять, ваше степенство! Да я жизни своей не пожалею…
— Вот, вот! И что он или я в этом деле — ни гу-гу!
