Тайна знака кита - [3]

— Ну, если мистер Соло их нанял,— наконец, произнес он,— и если вы говорите, что они на самом деле сыщики, тогда пусть проходят.— Вид у него был растерянный.— Жаль, что так получилось, ребята.

Фрэнк и Джо приняли его извинения. Нокер Фелсен, прижимая руку к животу, отошел на несколько шагов в сторону, не переставая ворчать.

— Давай пожмем руки и забудем об этом инциденте,— предложил Фрэнк.

Но Нокер отрицательно покачал головой и удалился в будку, где продавались билеты.

— Хорош гусь! — заметил Джо.

— Я бы держался от него подальше,— кивнул Коллиг.

Поблагодарив полицейского, братья направились к многолюдным аллеям, собираясь приступить к выполнению своих обязанностей. Возле карусели Джо засек знакомую фигуру.

— Эй, Чет! — крикнул он.

Их лучший друг повернулся и мелкой рысцой двинулся им навстречу. Его круглое веснушчатое лицо было все внимание, когда Фрэнк и Джо посвятили его в свои дела, рассказав о звонке отца и о Сиде Соло.

— Хочешь нам помогать, Чет? — спросил Фрэнк.

Чет Мортон молча обдумывал предложение. Толстяк любил повеселиться и сугубо отрицательно относился к тяжелой работе. Он не испытывал большой любви к опасностям и обычно старался их избегать. Но стоило Фрэнку и Джо оказаться в трудном положении, как Чет всегда приходил им на помощь.

Наконец, его рот растянулся в широкой улыбке.

— Конечно. Такая работа мне по душе — наблюдение и изучение. И то, и другое — на расстоянии.

Все трое рассмеялись и побрели по аллее, идущей вокруг шапито, в поисках подозрительных личностей. По дороге Чет рассказал братьям о своем последнем увлечении. Увлечений у Чета была масса. И в каждое из них он погружался с энтузиазмом. Однако проходило несколько недель, и его интерес, как правило, угасал.

Очередным увлечением Чета была резьба — искусство полировки китовых зубов и бивней моржей и нанесение на них какой-нибудь картинки или орнамента. Фрэнку и Джо это искусство было немного знакомо. У них дома была пластинка из бивня моржа, украшенная резьбой, выполненной эскимосом с Аляски. Такие пластинки с дырками и колышками предназначались для ведения счета при игре в криббидж.

— Резьба — это величайшее из искусств,—щебетал Чет.— Ну как же, разве вы не знаете, что в прежние времена матросы вырезали на зубе кашалота какой-нибудь орнамент в течение шести долгих месяцев, коротая за этим занятием время. И неудивительно! Ведь охотясь на китов, они уходили в плавание года на три.

Чет рассказал, как кость размягчали, погружая в соляной раствор, как обдирали рашпилем неровности, а затем полировали пемзой и, наконец, натирали ладонью до блеска.

— А ты уверен, Чет, что у тебя хватит на все это терпения? — спросил Фрэнк.

Но Чет, увлекшись, вопроса не услышал.

— Резьба,— продолжал он,— наносилась иглами для шитья парусов или просто складными ножами. Как только рисунок был нанесен, все углубления заполняли тушью. Конечно, теперь некоторые пользуются современными инструментами, но это не для меня. Ни в коем случае! Я буду делать все вручную.

— У нас теперь тоже новое хобби,— сказал Джо.— Мы собираем у себя дома пропавших родственников.

— Это как понять? — спросил Чет, останавливаясь перед помостом, на котором клоун Боко выступал на одноколесном велосипеде.

— А вот посмотри! — Джо протянул приятелю фотографию Элмера Харди и рассказал о его предстоящем приезде. Посмеявшись над мужчиной на снимке, Чет выразил надежду, что бывалый моряк научит его кое-каким приемам резьбы по кости. Вдруг над головами ребят кто-то хрипло закашлялся. Они взглянули вверх: Боко внимательно смотрел на фотографию Элмера Харди.

— Извините меня, ребята,— сказал Боко.— Я только что закончил свой номер и ухожу с помоста.

Ребята отошли в сторону, а Боко, спрыгнув вниз, исчез за углом брезентового шатра.

— По-моему,— сказал Фрэнк,— сейчас самое подходящее время начать расспросы.

Джо и Чет согласились с ним, и все трое во главе с Фрэнком свернули за угол вслед за Боко. В крохотном закутке для отдыха артистов Боко, сняв свой дурацкий колпак, пил кофе. Он по-прежнему был в мешковатом балахоне в горошек и огромных ботинках, на его лице еще лежал грим.

Рядом с Боко сидел циркач по прозвищу Рембрандт, или, как обычно объявляли его выход на манеж, «Человек-картина». Начиная с головы и до самых пяток все тело сидевшего сейчас в одних плавках Рембрандта было покрыто разноцветной татуировкой, повествующей о всех мыслимых и немыслимых образах и событиях. В том числе присутствовала сцена, на которой китобои окружали огромного кашалота, чья гигантская голова высоко поднималась над волнами. Этот шедевр неизвестного художника покрывал всю грудь Рембрандта.

Ребята представились. Рембрандт и Боко вели себя довольно дружелюбно. Однако, когда Фрэнк, искусно повернув разговор, упомянул преступника по фамилии Сейвал и неизвестного человека, который хотел продать о нем информацию, они замкнулись и стали отвечать коротко и резко.

Наконец, Боко сказал:

— Послушайте, ребята. Не слышали мы ни о каком Сейвале и ничего об этом не знает. Так что оставьте нас в покое и дайте немного отдохнуть. Через несколько минут у нас снова выход.