Тайна «Запретного города» - [6]

Он медленно побрел дальше: после того как они обменялись условными фразами, связник должен был ждать Хоанга через два часа у рынка Бентхань. Хоанг шел, а в голове радостно билась мысль: «Это Шон! Шон! Брат!»

Хоанг вышел к памятнику перед рынком без двух минут час. Спустя минуту появился связник, и теперь Хоанг уже окончательно понял, что не ошибся.

Шон повел его переулками в сторону от центра. Шли они минут двадцать. Хоанга охватила бурная радость. Он двигался метрах в пятнадцати сзади Шона и с трудом сдерживался, чтобы не подбежать к брату, не схватить его за плечи, не стиснуть в объятиях. Невероятно! Он заново обрел жену, брата!..

Шон подошел к обшарпанному дому, отпер железные двери-жалюзи и исчез внутри. Хоанг на мгновение задержался у входа, оглянулся и шагнул следом.

Шон запер двери. Он молча нагнулся, пошарив в углу, потом резко выпрямился и повернулся к Хоангу. В его руке поблескивал пистолет.

Хоанг, готовый уже броситься в объятия брата, сделал по инерции шаг вперед и остановился в растерянности:

— Шон! Я не верю своим глазам! Неужели это ты?

Глаза брата смотрели на Хоанга холодно и отчужденно.

— Ни с места, — произнес он. — Руки.

— Опомнись, Шон! — Хоанг чуть приподнял ладони. — Я — Хоанг, твой брат. Неужели ты не узнал меня? Боже мой, Шон, ты жив! А Лан писала, что тебя убили полицейские.

Шон опустил пистолет. Теперь и на его лице появилась растерянность.

— Хоанг, — прошептал он. — Не может быть!

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом одновременно рванулись вперед, обнялись.

— Брат! — Шон откинул голову, чтобы лучше рассмотреть Хоанга. — Ты прости, прости меня. Я тебя не узнал. Ты так изменился. Твое лицо еще на рынке напомнило мне одного… из охранки. Нервы. Но теперь это уже не важно. Понимаешь, я подумал…

— Все понимаю, все, — тихо и радостно смеялся Хоанг. — Ты стал осторожен и недоверчив. Это в порядке вещей.

Лицо Шона стало серьезным:

— Когда теряешь лучших друзей, поневоле становишься таким.

— Да и я тебя не сразу узнал, — признался Хоанг. — Мелькнула мысль… Но я решил, что ошибся, что просто встретил похожего на тебя человека.

Шон положил пистолет на низкий, покрытый бамбуковой циновкой топчан, взял Хоанга за руки и, сев на топчан сам, усадил его рядом.

— Ты не представляешь, как я рад нашей встрече. Подожди, сколько же лет мы не виделись?

— Пожалуй, больше двадцати.

— Двадцать лет! — воскликнул Шон. — Подумать только — двадцать лет! Ну, рассказывай, рассказывай, как ты жил все эти годы?

— Как жил? Партизанил в джунглях. Потом — подпольная работа. Ничего особенного. Ты-то как? Ведь я считал тебя погибшим. Помнишь нашу последнюю встречу в августе пятьдесят третьего?

— Еще бы! Ты сказал тогда, что Лан ждет ребенка.

— Так вот, через несколько дней меня взяли на улице. Я думал случайно. Но потом понял: кто-то выдал. Сначала водили на допросы. Потом трибунал, приговор: смертная казнь через повешение. Но мне устроили побег, и я перебрался в освобожденные районы. Первое время получал весточки от Лан, от тебя…

— Ну как же, — оживился Шон, — прекрасно помню. Лан передавала свои письма через меня. А я еще подшучивал над ней и говорил, что по правилам конспирации не положено вести любовную переписку. Ух, и злилась же она на меня!

— А потом пришло последнее письмо от Лан, — продолжал Хоанг. — Совсем короткое — всего несколько слов. Она писала, что у нас родился сын и что ты погиб в перестрелке с полицией на ее глазах. Если бы ты знал, как я переживал! Даже рождение Виена не обрадовало меня. Ведь я тебя любил больше, чем остальных братьев. Помнишь?

— Конечно помню, — задумчиво отозвался Шон. — Ты всегда заступался за меня перед отцом. Хотя попадало мне всегда за дело.

— Это верно, — согласился Хоанг. — Ты доставлял ему немало огорчений своими выходками.

— Да, я заставил тогда всех вас поволноваться. Помнишь, я заявил, что буду артистом, и убежал из дому с бродячей труппой? А как собирался стать богачом и завел дружбу с сыном хромого Тюнга — помнишь? Он держал ткацкую фабрику.

— Помню, — кивнул Хоанг. — Помню, как он чуть не затащил тебя в бойскауты националистов, да ты вовремя опомнился. Мы все ужасно переживали за тебя. Особенно отец. Он так боялся, что ты окажешься в другом лагере. А я его успокаивал и говорил, что это у тебя — возрастные заскоки и что ты обязательно станешь настоящим человеком. Так оно и получилось. Прошло время, ты угомонился и избрал единственно верный путь.

— И все благодаря тебе. Сколько сил ты потратил, чтобы образумить меня!

— Как давно это было! К счастью, Лан ошиблась, и я снова вижу тебя. Я до сих пор не могу поверить…

— Лан не ошиблась, Хоанг, — снова стал серьезным Шон. — Считай, что я выбрался с того света.

— Значит, действительно все было так, как она написала?

— Да. Все было именно так.

Шон поднялся, подошел к столу и бросил в небольшой чайник щепотку зеленого чая. Залив чай кипятком из термоса, он вернулся на место.

— Лан не ошиблась, — повторил он. — В тот день она должна была передать мне очередную информацию для центра. Я ждал ее в условленном месте и вдруг заметил, что за мной следят. Лан была уже в нескольких шагах от меня. Я побежал, чтобы они не успели заметить, кто должен ко мне подойти. Они бросились за мной. Я думал, что смогу оторваться, но наперерез бежали еще трое. Я выхватил пистолет, начал стрелять. Потом что-то обожгло спину, все начало вертеться перед глазами. Очнулся в доме у каких-то людей на окраине Сайгона. Они сказали, что неделю назад меня вынес из морга сторож. Случайно заметил, что я жив. Всю неделю я пролежал у них без сознания, а потом провалялся еще месяц. Они нашли доктора, который вытащил из меня три пули. А четвертая до сих пор сидит где-то под лопаткой — так ноет порой, сил нет. Когда я уже окончательно поправился, пробрался в Сайгон, нашел одного из наших — Кама. Не знаю, помнишь ли ты его. Кам сказал, что в городе были аресты и что почти вся наша группа разгромлена. Только через полгода удалось установить связь с подпольем. Потом — снова провал, семь лет тюрьмы, побег. И опять подпольная работа в Вунгтау, Кантхо и, наконец, здесь, в Сайгоне.