Тайна Вильгельма Шторица - [19]

Ко мне подошел капитан Гаралан и в бешенстве проговорил, весь бледный от гнева:

— Это Вильгельм Шториц! Это его штуки!

Какой Вильгельм Шториц? Где?

В уме ли капитан Гаралан?

Если он в уме, то, значит я сам скоро с ума сойду. Ведь я все это видел: как рвали букет, как изорвали подписанный брачный контракт. А теперь вижу, как невидимая рука хватает с подушки невестин венок и уносит в зал, на галерею, в сад, и венок исчезает.

— Нет, уж это слишком! — вскричал капитан Гаралан, бросаясь из гостиной в зал и оттуда на галерею.

Вихрем пронесся он через зал и выбежал на бульвар Текели.

Я побежал за ним.

Один за другим добежали мы до дома Шторица, где по-прежнему виднелся слабый свет только в бельведере. Капитан схватился обеими руками за решетчатые ворота и с силой начал их трясти. Не отдавая себе отчета, что делаю, я стал помогать капитану, но решетка была крепкая, и из наших усилий ничего не вышло.

Несколько минут мы напрятали силы, не помня себя от бешенства. Вдруг одна половина ворот со скрипом повернулась на петлях…

Капитан Гаралан обвинил Вильгельма Шторица совершенно напрасно.

Вильгельм Шториц из своего дома никуда не выходил. Он стоял перед нами собственной персоной и отпирал нам ворота на отчаянный стук.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На другой день с утра по всему городу разнесся слух о происшествии, случившемся на балу у Родерихов. Никто не хотел верить, что это происшествие действительно имело место, а не померещилось только испуганной публике. Между тем факты были налицо, только для них не имелось подходящего объяснения.

Нечего говорить, что после всего случившегося бал пришлось прекратить. Марк и Мира чрезвычайно огорчились. Букет истоптан, контракт изорван, венок украден!.. И это накануне свадьбы! Дурное предзнаменование.

Весь день перед домом Родерихов собирались любопытные, толпясь у закрытых окон нижнего этажа. Простонародье, по большей части женский пол, стекались на набережную Батьяни. Разговоров было много. Строились самые чудовищные предположения. На дом Родерихов поглядывали с опаской.

В этот день никто из семьи Родерихов не вышел на свою обычную прогулку. Госпожа Родерих заболела от потрясения, а Мира осталась при матери, нуждавшейся в покое и заботливом уходе.

В восемь часов ко мне в номер пришел Марк и привел доктора Родериха и капитана Гаралана. Нам нужно было обсудить необходимые мероприятия, и удобнее было сделать это не в доме Родерихов, а на нейтральной почве. Мы с братом вернулись домой в эту ночь вместе, а утром он уже успел сбегать к Родерихам, проведать их, причем уговорил доктора и капитана идти с ним ко мне, чтобы переговорить обо всем по секрету.

Мы сразу же приступили к беседе.

— Генрих, — сказал Марк, — я распорядился никого не принимать. Здесь нас никто не может слышать, здесь мы совершенно одни в комнате.

Мой брат был в ужасном состоянии. Лицо осунулось, побледнело. От прежнего счастливого, жизнерадостного выражения не оставалось и следа. Я даже находил, что он расстроился больше, чем оправдывали обстоятельства.

Доктор Родерих делал над собой заметные усилия, чтобы сдерживаться, но его сын даже и не пытался овладеть собой: губы его были плотно сжаты, брови нахмурены, глаза как-то странно блуждали.

Я дал себе слово быть хладнокровным за всех.

Первым моим вопросом было: как чувствуют себя госпожа Родерих и Мира?

— Они были вчера обе очень потрясены, — ответил доктор, — и еще нескоро придут в норму. Впрочем, Мира держится молодцом: взяла себя в руки и старается успокоить мать, которую все это потрясло гораздо сильнее. Я надеюсь, моя жена тоже скоро оправится, если подобные сцены больше не повторятся.

— Неужели вы думаете, доктор, что они могут повториться? — сказал я. — Мне кажется, такого случая больше не представится.

— Как знать? — возразил доктор Родерих. — Поэтому я и хочу, чтобы свадьба состоялась как можно скорее. Я начинаю верить тем угрозам, которые мне сделаны…

Фразы своей доктор не докончил, но мы с Гараланом поняли, что хотел он сказать. Марк, не знавший о последних шагах Шторица, по-видимому, не расслышал или не обратил внимания.

У капитана Гаралана был свой собственный взгляд, но он его не высказывал, а ждал, чтобы сначала я высказал свое мнение.

— Скажите, мсье Видаль, что вы обо всем этом думаете? — задал мне вопрос доктор Родерих.

Я полагал, мне следует представиться скептиком, не придающим большого значения подобным странностям. Лучше сделать вид, что не находишь в них ничего необыкновенного, хотя и не знаешь, чем их объяснить. Все-таки, если сказать правду, вопрос доктора меня затруднял.

— Знаете, господин Родерих, — отвечал я, — в моих глазах все это не заслуживает чересчур большого внимания. Просто скверная шутка какого-нибудь злостного мистификатора. В толпу гостей замешался мистификатор, устроил чревовещание — это штука, вы сами знаете, очень простая и старая.

Капитан Гаралан быстро повернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глаза, как бы стараясь прочесть в них то, что я действительно думаю. Его взгляд говорил ясно:

«Мы здесь не для того, чтобы отыгрываться на подобных объяснениях».

Доктор Родерих возразил: