Тайна Тюдоров - [3]

Я сдержал улыбку. Мастер Шелтон тоже был обучен грамоте, иначе не смог бы вести счета. Однако он любил напоминать, что никогда не стремился к большему, чем предписано его положением, и не потерпит подобных глупостей от других. По его мнению, даже самому усердному слуге не пристало вести беседы о гуманистической философии Эразма или эссе Томаса Мора, а умение бойко болтать на французском или латыни ему и вовсе ни к чему. Знай он, сколь многому научил меня нанятый им же наставник, едва ли остался бы доволен.

Мы снова замолчали; дорога, петлявшая среди безлесной долины, вела нас на гребень холма. Я с любопытством осматривался – пустынный пейзаж был в диковинку мне, уроженцу Вустершира. Мы отъехали не так далеко, но уже казалось, что я попал в какую-то чужую страну.

Небо было будто заляпано дымом. Вдали я увидел два холма и огромные стены, что опоясывали беспорядочное нагромождение многоэтажных домов, шпилей, прибрежных усадеб и бесконечных обнесенных решетками улиц – посреди всего этого текла Темза.

– Ну, вот и он, – сказал мастер Шелтон. – Лондон. Помяни мое слово: скоро заскучаешь по радостям сельской жизни. Если, конечно, раньше тебя не прикончат бандиты или эпидемия.

Я же изумленно разглядывал город. Лондон казался мне таким глубоким, многообещающим и зловещим, да еще коршуны кружили над головой, словно падаль витала в воздухе. Однако по мере того, как мы приближались, моему взору открывалась совсем иная картина: возле самой городской стены я увидел выгоны со скотом, грядки с зеленью, фруктовые сады и вполне зажиточные деревушки. Лондон, похоже, не совсем лишен радостей сельской жизни.

Мы достигли одних из семи городских ворот и оказались посреди оживленной сутолоки. Разодетые купцы сидели на запряженной волами повозке, медник громко предлагал ножи и доспехи, что полязгивали на его плечах. Нищие, подмастерья, напыщенные члены гильдий, мясники, кожевники и паломники, перебивая друг друга, препирались со стражниками, которые задерживали и расспрашивали каждого. Мы встали в очередь, и я задрал голову, чтобы лучше разглядеть массивные башни и зубчатые стены, покрытые слоем глубоко въевшейся грязи.

И тут я оцепенел. Там, наверху, на шестах, пялясь мертвыми глазницами, торчали вымазанные дегтем головы, и вороны склевывали с них омерзительные остатки плоти.

– Паписты, – шепнул мне в ухо мастер Шелтон. – Его светлость приказал выставить их головы в назидание.

Паписты – это католики. Те, кто верил, будто глава Церкви не наш король, а папа в Риме. Мистрис Элис была католичкой. Она воспитала меня в протестантской вере, как и полагалось по закону, но сама каждую ночь молилась с четками. Я вдруг понял, как далеко от дома оказался. Там, дома, никому не было дела до чужих молитв. Никому не приходило в голову задумываться над всем этим и уж тем более взывать к органам правосудия. Здесь же из-за религии легко было лишиться головы.

Неряшливо одетый стражник преградил нам путь, вытирая жирные руки об одежду.

– Велено не пропускать! – гаркнул он. – Ворота закрыты по приказу его светлости!

Тут он заметил знак на одежде мастера Шелтона:

– Ты, что ли, из людей Нортумберленда?

– Главный мажордом его супруги. – Мастер Шелтон извлек бумагу из седельной сумки. – Вот надежный пропуск для меня и юноши. Нам предписано проследовать ко двору.

– Неужто правда? – ухмыльнулся стражник. – Послушать, так тут каждому убогому предписано куда-нибудь проследовать. Разодетое отребье! Еще болтают о смертельной болезни его величества и будто где-то в городе разъезжает верхом принцесса Елизавета.

Он звучно харкнул в грязь:

– Идиоты. Скажи им, что луна сделана из шелка, и тому поверят.

Смотреть бумаги он не стал.

– Я бы на вашем месте держался подальше от толпы, – добавил он, пропуская нас.

Мы проследовали через ворота под возмущенные крики тех, к кому стража оказалась менее снисходительна. Мастер Шелтон затолкал бумаги в сумку. Его плащ на мгновение распахнулся, и я увидел, как блеснул палаш за его спиной. Я незаметно потянулся к ножнам на поясе – в них я носил нож, подаренный мастером Шелтоном на четырнадцатый день рождения.

Наконец я отважился задать мучивший меня вопрос:

– А что, его величество король Эдуард… умирает?

– Конечно нет, – отрезал мастер Шелтон. – Он только лишь болен, а люди винят в этом герцога, как и во всем, что неладно в Англии. За абсолютную власть приходится платить, мой мальчик. – Он насупился. – А теперь смотри в оба. Тут легко напороться на какого-нибудь прощелыгу, который перережет горло за дорогой плащ на твоих плечах.

Поверить в это было нетрудно. Лондон оказался совсем не таким, каким я рисовал его в воображении. Я представлял себе широкие прямые улицы с лавками, а вместо этого мы попали в настоящий лабиринт из заваленных отбросами переулков и извилистых проходов, начало и конец которых терялись в кромешной тьме. Над головой нависали ряды обветшалых домов, они клонились друг к другу как падающие деревья, а их полуразвалившиеся галереи, смыкаясь, застили солнечный свет. Было неестественно тихо – так, словно все куда-то исчезли, и это безмолвие пугало еще больше после оглушительного гвалта у городских ворот.