Тайна трех неизвестных - [29]

Я разогнался со всей силы и рванул прямиком через эту лужу: Ш-шуррр!

Цели гейзеры вонючей воды и грязи окатили Гребенючку, и белое чистенькое платьице моментально превратилось в грязную тряпку, да и вся она стала похожа на чучело огородное.

— Ой! — Только успела воскликнуть она, отшатнувшись.

А я пришпорил своего Вороного и, не оглядываясь, помчался дальше. В душе моей булькала и клокотала радость мести.

Вот получи! Чтобы знала как разлучать друзей! Чтобы знала как делать из них врагов, крапива жалящая!

Я резко свернул вправо, на нашу улицу. Еще издали увидел, что Павлуша все еще сидит на земле возле своего велосипеда и крутит ключом какие-то гайки.

Я вдруг подумал, что сейчас же Гребенючка пройдет по нашей улице. Чтобы попасть к себе домой (а куда же она пойдет в таком виде!) она обязательно должна пройти по нашей улице мимо наших с Павлушей хат. И Павлуша ее сейчас увидит и…

Я нажал на педали и проскочил к себе во двор. Павлуша даже головы не поднял. Прислонив Вороного к воротам я притаился за забором. Ну-ну! Сейчас Павлуша увидит свою красавицу. Хе-хе! Это даже хорошо. Может, хоть теперь расчухает наконец, какая она пугало.

Секунды ожидания тянулись так долго, что я уже подумал, не вернулась ли она обратно к Галине Сидоровне жаловаться на меня и требовать наказания. А дудки! Попробуй докажи! Кто видел? Ничего не знаю. Сама ухрюкалась, как свинья, а на меня сваливает!

Я смотрел сквозь забор на Павлушу. Улицы я не видел и поэтому не увидел, как к нему подошла Гребенючка. Он вдруг так резко вскочил, что велосипед упал на землю.

— Ой Ганя, что такое? Где это ты? Кто это тебя так? — Воскликнул Павлуша удивленно.

У меня сердце забилось чаще.

Ну, сейчас начнется! Сейчас она навешает на меня всех собак, будь здоров. Только держись! Ну и пусть! Пусть докажет! Кто видел? Ничего не знаю. Сама извазюкалась, а теперь…

— Да сама виноват, — весело затараторила Гребенючка. — Грузовик ехал, а я и не углядела, растяпа. Вот разрисовал, правда? Хи-хи-хи!

— Так беги домой скорей! Вот еще! — Крикнул Павлуша с искренним сочувствием и досадой.

Я только рот разинул.

Тю! Чего это она?.. Подумаешь, какая благородная!.. И стало мне так скверно, будто не она, а я весь в грязи с головы до пят. Гребенючка побежала домой, Павлуша вернулся к велосипеду, а я все еще стоял, скрючившись возле плетня, и не мог сдвинуться с места.

Начал накрапывать дождь.

Павлуша отвел велосипед в дом.

Пошел в хату и я.

Настроение у меня был испорченно до предела.

… Дождь лил целый день. А к вечеру поднялся сильный ветер и начался настоящий ливень. Он, хлестал по окнам так что звенели стекла, а ветер безумно завывал в трубах. В такую погоду хорошо лежать в уютном укромном месте и читать интересную приключенческую книжку. Я стянул у отца «Покушение на бродягу» Жоржа Сименона (он мне не давал, поскольку считал, что она не детская) и, укрывшись с головой одеялом, оставив только узенькую щель, чтобы падал свет, погрузился в увлекательный мир комиссара Мегрэ, мир загадочных убийств, страшных преступлений и тайн.

Глава XVIII. Стихийное бедствие. Я принимаю решение

Я внезапно проснулся ночью, хотя никто меня не будил, и сразу почувствовал тревогу. В хате горел свет и слышались приглушенные, обеспокоенные голоса. Хотя ничего не было видно, но чувствовалась какая-то возня, какое-то нервное движение. Так было, когда у папы неожиданно среди ночи случился приступ аппендицита и его отправляли в больницу на операцию. Тогда меня тоже никто не будил, я проснулся сам. Вот и сейчас. Я мигом вскочил и встревожено спросил:

— Что? Что такое?

Посреди комнаты стояли одетые, в плащах, отец, мать и дед. У деда в руках было весло. Мать повернулась ко мне.

— Спи, сынок, спи!

— Что случилось? — Снова спросил я.

— Река от дождей поднялась, из берегов вышла. Плотину возле мельницы прорвало. Село внизу заливает, — ответил дед.

— Да ты спи, спи, сынок, — повторила мать. Я вскочил с кровати. Как же, спи! Там людей заливает, а я — спи!

— Я с вами! Я пойду!

— Да ты что? Вон Иришка проснется, испугается, что нет никого. Ложись, спи сейчас же! Это тебе не игрушки! — Повысила голос мать.

Но я уже одевался. Меня била нервная лихорадка, и я долго не мог попасть ногой в штанину. Зубы выбивали неистовый рок-н-ролл. Спи! Может, я всю жизнь эту ночь ждал, чтобы что-то героическое совершить! А тут — спи! Нет! Пойду!

— Пусть идет. Глядишь поможет. Здоровый уже хлопец, — сказал дед.

— Действительно, пусть! — Поддержал его отец. Свет вдруг мигнул и погас.

— Оборвало! А может, и столбы повалило, — сказал в темноте отец.

Дед чиркнул спичками и зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе.

— Надень вон отцовский ватник и сапоги надень, — сказала мне мать.

— Фонарик свой возьми, — подсказал отец.

— Лампу не будем гасить. Ох! А как Иришка проснется… Лучше бы ты дома сидел. У меня бы душа спокойнее была, — мать вздохнула.

— Да что вы, ей-богу, мама, с этой Иришкою! Здоровущая уже девка, в школу пошла, а вы…

— Пошли, пошли, хватит уже вам, — вмешался дед. Мы вышли из дома в мокрую, ненастную, ветреную темноту. Гонимый ветром дождь нещадно бил в лицо.

— Главное, что лодки, наверно, унесло, — едва услышал я голос деда, который шел рядом. Я хотел сказать, что нашу плоскодонку, может, и не унесло, потому что она на пригорке лежит вверх дном, но ветер захлопнул мне рот, и я только хавкнул.