Тайна старой усадьбы - [10]

Все двери были открыты. Последняя комната с портретом еврейки была вся залита светом луны, и сквозь выходящие к дикому саду окна я успел заметить, как странная белая фигура, как бы не шагая, а скользя над поверхностью земли, тихо утонула в мрачном устье аллеи.

Я стоял, совершенно ошеломленный, и вдруг мой взгляд упал на портрет: его пристальный, пронзительный взгляд, казалось, проникал мне в самую душу, и никогда еще не было в нем такого сильного выражения мольбы, смешанной с отчаянием.

Я невольно попятился назад. Я чувствовал, как мои волосы начинают шевелиться на голове, и вдруг сильнейшая нервная дрожь охватила все мое тело.

Схватившись руками за голову и уж не думая о необходимости соблюдать тишину, я чуть не опрометью кинулся вдоль анфилады пустых комнат к своей двери, но тут я вдруг вскрикнул и остановился.

Спрятав лицо в мою подушку, Ольга стояла на коленях, вся сотрясаясь от рыданий.

Я поднял ее, посадил на свою кровать, накинул ей на плечи одеяло и всячески старался ее успокоить, но я сам был слишком взволнован, и это мне удавалось плохо.

Из ее несвязанных, вырывающихся сквозь слезы слов для меня стало понятным, что и Ольга видела привидение.

Она рассказывала мне, что, проснувшись среди ночи и увидев дверь в мою комнату закрытой, чего никогда раньше не бывало, она почему-то вдруг испугалась и, встав с постели, осторожно, чтобы не разбудить меня, открыла дверь. Тут она увидела картину, от которой она вся оцепенела от ужаса: на стуле около окна я, сидя, спал, а прямо против окна, как будто глядя на меня, стояло привидение.

— Я сразу узнала его, — говорила Ольга, — это была та же фигура, которую мы видели с лодки на площадке. Я тогда долго на нее смотрела и хорошо ее запомнила.

Ольга хотела вскрикнуть, но дыхание сперлось у нее в горле и, дрожа всем телом, она продолжала стоять, ухватившись обеими руками за полуоткрытую дверь.

В это время привидение двинулось влево и скрылось за косяком окна, а я проснулся.

Далее, рассказывала Ольга, когда я выбежал из комнаты, она инстинктивно бросилась за мной, но остановилась у двери и тут снова, сквозь всю анфиладу комнат, видела, как привидение тихо проплыло мимо одного из окон комнаты с портретом еврейки.

Ольга уронила одеяло со своих плеч и, обхватив меня за шею своими обнаженными руками, она шептала сквозь слезы:

— Митя, милый, дорогой, уедем отсюда, из этого несчастного дома. Над этой усадьбой, должно быть, тяготеет какое-то проклятие. Теперь понятно, почему бедный дядя больше трех месяцев не мог тут прожить. Эта ужасная женщина замучит нас обоих. Посмотри, на что ты стал похож, как ты похудел за последнее время. Ты, быть может, этого не замечаешь, а я-то ведь вижу. Я знаю, ты меня любишь и делаешь все, чтобы окружить меня покоем, но скажи мне, сознайся по совести, ведь ты видел это привидение раньше? правда, видел? потому что, если бы ты его не видел раньше, зачем же тебе было сидеть у окна и ждать его?

По мере того, как Ольга говорила, я быстро успокаивался. Привидение захватило меня слишком врасплох, но теперь рассудок вступал в свои права. Мне было стыдно моего испуга, и во мне поднималось чувство протеста, раздражения и злобы.

— Да, ты права, — отвечал я Ольге, — я вижу это привидение не в первый раз, но скажи мне теперь и ты, и тоже по совести, ты сама веришь в привидения?

— Я не знаю, Митя, я только ужасно его боюсь.

— Ну, а я вот что тебе скажу: я ни в какие привидения не верю, а потому и не должен их бояться, хотя, конечно, могу от неожиданности и струсить, как это и случилось со мной сегодня. Повторяю, я не верю в привидения и я глубоко убежден, что мы делаемся жертвой чьей-то мистификации.

Ольга широко открыла глаза.

— Я тебя не понимаю.

— А вот сейчас поймешь. Так как, по-моему, настоящих привидений не бывает, то те привидения, которые являются людям, а в том числе и наше привидение, создаются кем-либо со строго определенной целью. Цель эта всегда бывает одна: пугать людей и играть на их страхе. Вот наше привидение нас и пугает. Для чего же может быть нужно это пугание?

Для того, чтобы мы уехали. Если мы должны уехать, то, следовательно, мы кому-то мешаем. А из этого всего вытекает только одно заключение: привидение устраивает тот, кому наше присутствие в Борках нежелательно.

— Пан Тадеуш? — воскликнула Ольга.

— Ну конечно, — отвечал я, — только ему одному мы можем мешать, следовательно, он, а не кто иной, нас и пугает.

— Митя, — сказала Ольга, — мне трудно этому поверить; это, кажется, такие достойные люди, и они так сердечно к нам относятся.

— А ты не заметила разве, как пан Тадеуш переглянулся с женой, когда ты рассказывала о белой фигуре, которую мы видели с лодки? А как он молча и, по-видимому, с неудовольствием выслушал мое распоряжение нанять для тебя вторую девушку?

— Нет, не заметила.

— А я заметил; да и вообще, мне кажется, что за последнее время пан Тадеуш, ко мне, по крайней мере, стал относиться как-то странно и сдержанно.

— Я думаю, что это вызывается тем, что ты сам за последнее время стал очень задумчив и неразговорчив.

— Может быть, и так, но все происходящее я могу объяснить только тем, что мистифицирует нас именно пан Тадеуш; не сам, конечно, а через кого-либо из своих клевретов, и это привидение я поймаю во что бы то ни стало и проучу его так, что у него на всю жизнь пропадет охота морочить людей. Согласись, что теперь мне ни в каком случае не следует уезжать отсюда, но если ты желаешь, то для твоего спокойствия я отправлю тебя в город хоть завтра.