Тайна старой леди - [30]

Но пока я искал шприцы и препараты, он перенес тебя в спальню и услышал это — запах. Как — не знаю. Но этот запах… у тебя будет ребенок, Арина. Что-то меняется, и они слышат это даже на таком маленьком сроке… Ты сейчас понимаешь, о чем я говорю? Ты беременна, у тебя будет его ребенок — его продолжение. Маленький мальчик или девочка — его частичка. Тебе есть зачем жить и Артем сказал, что только это и может спасти тебя.

Я слушала его, но думала и об этом отстраненно — ребенок…? Наверное, могут унюхать и это. Как собаки… Значит, точно — так и есть. Я что — должна радоваться? Как я могу чему-то радоваться, даже ребенку?

— Я не могу радоваться.

— Какой тут радоваться? Просто дай ему родиться. А для этого нужно встать и жить. Хорошо, что он учуял. Скоро Артем приедет и…

— Видеть не могу их. Никого из них. Папа… ты не беспокойся, ничего я с собой не сделаю — это грех, да? Я все поняла про ребенка. Это же ничего, что я не замужем?

— Да это-то ерунда. Тут другое — с чего-то нужно жить. Значит, мне необходимо вернуться на рабочее место. А тебя нужно прятать.

У Алекса и Мира была прибыльная туристическая фирма, дом, земля, вклад в банке, где-то зарыто что-то — я не понял. Но эти средства недоступны и это навсегда. У Артема есть какие-то камни, но для их реализации нужно время. Там нужно ехать за границу. Того, что есть на руках у него и у нас, не достаточно чтобы вы могли уехать с мамой и более-менее комфортно жить, ожидая рождения маленького. Да и потом — тем более.

Теперь слушай меня внимательно — тебе это не понравится. Ты не приходила в себя почти трое суток. Я все обдумал и понял, что нам нужна помощь.

— Папа, только не говори… — простонала я.

— Да. Так случилось, что мне не к кому больше обратиться. Ярослав не знает ничего и не узнает никогда, если ты не захочешь. Но с его отцом я поговорил и попросил о помощи.

— Ну заче-ем? Зачем оно ему, папа? Кто мы ему, зачем ты унижался, что ты сказал?

— Почему же унижался? Я просто рассказал о том, что существуют ОНИ. У нас солидарность в том, что о них нужно знать, а от некоторых — тех, что покушаются на наших детей, и защищаться.

Он прекрасно понимает, что положение у меня безвыходное, а тебя нужно спасать — прятать. Я рассказал обо всем, Арина. И о нашем с тобой разговоре после того ужина. О том, что ты не любишь Ярослава и почему то чувство, что зарождалось у тебя в душе, угасло. У меня хорошая память — я пересказал твою речь слово в слово. Лучше объяснить было невозможно. Он понял тебя. Его жена умерла два года назад, и ему до сих пор не нужны были другие женщины, он даже не думал о них. Я не говорю, что так и надо, и что так тосковать — это правильно. Все равно это вопрос времени — очнуться и жить дальше. Но он понял тебя. И о вашей женитьбе с Веллимиром по закону того мира я рассказал, и о ребенке… Мы долго разговаривали, Аринка. Он очень хороший человек. Я хотел бы иметь такого друга.

Он решил помочь девочке родом из другого мира, которая страдает и которую подстерегает неведомая опасность. Завтра мы выезжаем. Куда — не знаю. Завтра и скажут.

ГЛАВА 10

Уже почти три года мы жили в приморском городе на юге России. Аркадий Иванович разрешил нам пожить в доме своих умерших родителей в пригороде, в частном секторе, а заодно и присмотреть за ним. Папа работал в городской больнице, мама — искусствовед по образованию, устроилась на работу в местный краеведческий музей.

У меня родилась девочка. Странно, но, то ли беременность была неожиданностью, то ли страшное потрясение от гибели Мира повлияло на меня, но материнский инстинкт долго не просыпался. Если бы еще она была хоть немного похожа на него… Но нет — Мирослава была точной копией меня в детстве. И это тоже не прибавляло положительных эмоций — я понимала, что ничего хорошего ей не передала. Я купала ее, пеленала, кормила грудью, вскакивала по ночам менять подгузник, но в душе почти ничего не шелохнулось. Я просто добросовестно выполняла свои обязанности.

Это пришло, когда она впервые заболела в шесть месяцев. Скорее всего, дело было в прикормке или какая-то инфекция проникла в детский кишечник, но она орала и выгибалась от боли в животике, а я сходила с ума от страха за нее, пока не прибежал папа с работы и стал как-то ее лечить. И я почувствовала это — желание защитить от всего и всех. Я смотрела, как она жует мой сосок, вытягивая молоко, и такая нежность переполняла меня и вина за свое безразличие…

Я любовалась крохотным личиком и малюсенькими цепкими ручками и, кроме всего прочего, опять тот страх заползал в душу — недоглядеть, потерять самое дорогое… как его. И пришло отчетливое понимание, что бояться за нее я теперь буду постоянно, пока жива. И я теперь понимала своих родителей, так хорошо понимала, что они тогда пережили из-за меня.

Дом, в котором мы жили, находился во второй линии от моря. До воды идти было от силы минут пять. Мне нравилось здесь. Участок в пятнадцать соток был небольшим, но радовала привычка южных жителей ставить высокие заборы, отгораживаясь от соседей. У нас был свой скрытый от всего света маленький мирок. Старый сад с высокими плодовыми деревьями давал много тени. Я впервые увидела, как вызревают персики, абрикосы и виноград. Он увивал всю длинную подъездную дорожку, ведущую к дому, взбирался по железным прутьям, выгнутым дугой. В конце лета тяжелые фиолетовые, изумрудные и янтарные гроздья висели прямо над головой в доступной близости.