Тайна старой девы - [25]

— А как эта тетрадь попала в твои руки, тетя?

— По наследству, — коротко и почти резко ответила тетя Кордула, убирая партитуру в красную папку.

Старая дева открыла рояль, а Фелисита вышла на галерею... Солнце заходило. Маленькая деревушка у подножия горы уже спряталась в тени, но на шпиле колокольни еще горел последний луч, а через широко открытые двери сельских домиков виднелся огонь, ярко горевший в очагах. Вечерний покой спустился на землю, и от этого еще трогательнее звучал похоронный марш Бетховена, но после нескольких аккордов Фелисита испуганно подняла голову и со страхом заглянула в комнату — это была уже не игра, а умирающий шепот звуков, и молодую девушку вдруг охватило тяжелое предчувствие: руки, скользившие по клавишам, смертельно устали, и в пробуждавшихся звуках слышалось трепетание души, стремившейся улететь навеки.

Глава XIV

Ночью у ребенка началась сильная лихорадка, а Фелисита проснулась с головной болью. Несмотря на это, она, как обычно, исполняла днем свои обязанности.

После обеда профессор вернулся домой. Он только что сделал глазную операцию, на которую не решался ни один врач. Его осанка и походка были так же спокойны, как всегда, но глаза Иоганна блестели необыкновенно ярко. Он остановился у двери, ведущей во двор, и спросил проходившую с ведром воды Фридерику, как она себя чувствует.

— Я здорова, господин профессор, — ответила кухарка. — А вот Каролине вчерашнее купание не прошло даром. Я глаз не могла сомкнуть ночью, так сильно она бредила...

— Вы должны были раньше сказать мне об этом, Фридерика, — строго прервал ее профессор.

— Я и сказала хозяйке, но она ответила, что все и так пройдет. Для этой девушки никогда еще не вызывали доктора: сорная трава не погибает, господин профессор. Если даже и обращаться с ней хорошо, так это нисколько не поможет, — добавила она, заметив, что лицо Иоганна омрачилось. — Она была с детства упрямым существом и держалась всегда в стороне, точно принцесса. Когда я жарила или пекла что-нибудь вкусное, я давала ей немножко, но она никогда не пробовала. Так она поступала еще ребенком... А с тех пор, как умер покойный барин, она ни разу не ела досыта. Я своими ушами слышала, как Фелисита говорила Генриху, что когда она оставит, наконец, этот дом, то будет работать до кровавого пота, и каждый заработанный грош станет посылать хозяйке, пока не заплатит за каждый кусок хлеба, который она съела в этом доме.

Старая кухарка не заметила, что во время ее рассказа кровь все более приливала к лицу Иоганна. Когда она, наконец, кончила, он, ничего не сказав, направился в комнату, где спали Фридерика и Фелисита. Девушка сидела у окна, положив голову на руки. Ее чистый профиль с печально опущенными углами рта и закрытыми глазами говорил о невинном спокойствии и страдании.

Профессор тихо подошел к ней и с минуту молча смотрел на девушку. Затем он мягко и с состраданием сказал:

— Фелисита!

Она вскочила и с изумлением посмотрела на него. Вся ее фигура приняла такую позу, точно она ожидала встречи с врагом.

— Фридерика сказала мне, что вы нездоровы, — сказал профессор обычным спокойным тоном врача.

— Я чувствую себя лучше, — ответила она. — Покой хорошо действует на меня.

— Гм... однако, ваш вид... — он не докончил фразу и хотел было взять ее руку.

Фелисита отступила в глубь комнаты.

— Будьте благоразумны! — сказал профессор серьезно, и его брови мрачно нахмурились, так как девушка продолжала неподвижно стоять на прежнем месте. — Тогда я вынужден говорить не как врач, а как опекун. Приказываю вам сейчас же подойти ко мне!

Она вспыхнула и, не поднимая ресниц, медленно подошла и молча протянула ему руку, которую он нежно взял. Эта узкая, маленькая, но огрубевшая от работы рука так сильно дрожала, что на лице профессора появилось чувство глубокого сострадания.

— Неразумный, упрямый ребенок, опять вы заставили меня обойтись с вами строго! — сказал он мягко. — А я бы хотел, чтобы мы расстались друзьями... Неужели вы не можете смотреть на меня и на мою мать иначе, как с непримиримой ненавистью?

— Что посеешь, то и пожнешь! — глухо ответила Фелисита. Она посмотрела на пальцы, державшие ее руку, с таким ужасом, точно это было раскаленное железо.

Профессор быстро выпустил ее руку. Выражение кротости и сострадания исчезло с его лица. Он сердито ударил палкой по травинкам, росшим между камнями. Фелисита вздохнула свободнее: таким резким и суровым он и должен был быть. Его сострадание приводило ее в ужас.

— Все тот же упрек, — холодно сказал, наконец, профессор. — Может быть, ваша непомерная гордость часто страдала, но приучить вас к невзыскательности было нашим долгом. Я могу спокойно относиться к вашей ненависти, так как всегда желал вам только добра. Не буду спорить — заслужить любовь моей матери очень трудно. Но она справедлива, и ее благочестие не дало ей причинить вам горе. Вы собираетесь самостоятельно встать на ноги и выйти в свет, но для этого, учитывая ваше положение, прежде всего нужна покорность... Как вы будете жить с вашими ложными понятиями, которых вы так упрямо держитесь?

Девушка спокойно посмотрела на него.