Тайна старого фонтана - [47]

Не получается, да, Вивьен?

Глава двадцать третья

Италия, лето 2016 года

Следующим утром, отпросившись у Адалины, я сажусь в автобус до города. На набережной Арно я выхожу в Сеть. Все началось, и я чувствую странное облегчение. Правда открылась, теперь мне предстоит перестать судить себя и выносить приговор за приговором самой, — этим займется общественность. Меня отправят на эшафот, и я честно взойду на него.

Все, чего я так боялась, началось. Заголовки новостных сайтов такие же, как я предчувствовала:

ПОДЛАЯ ИЗМЕНА ДОВЕЛА ГРЕЙС ДО САМОУБИЙСТВА! КРОВЬ НА РУКАХ ТАИНСТВЕННОЙ ЛЮБОВНИЦЫ! КЭЛЛОУЭЙ ВСТРЕЧАЛАСЬ С ЗАГАДОЧНОЙ ЛЮБОВНИЦЕЙ! КТО УБИЛ ГРЕЙС КЭЛЛОУЭЙ?

Я пролистываю статьи, быстро выхватывая главные слова, глотаю информацию, как измученная диетой женщина на чьем-то дне рождения. Имена кажутся незнакомыми, все как будто происходит не со мной.

Жена одного из известнейших юристов Великобритании, Джеймса Кэллоуэя, который возглавил кампанию «Свободу Остину Эйвери» в 2011 году, телеведущая Грейс, ушла из жизни в этом году. Они прожили в браке девять лет. Люди, знавшие Грейс, были шокированы ее самоубийством, и до сих пор было не ясно, что подтолкнуло любящую мать и известного шеф-повара к таким мерам. Сегодня выяснилось, что катализатором стала супружеская измена. В воздухе повис вопрос: с кем же был роман у Кэллоуэя и почему эта женщина не заявит о себе?

Все статьи едва ли не слово в слово повторяют эту. Прочтя несколько, я понимаю, что ни в одной обо мне не упоминается. Я хочу проверить свою догадку и вбиваю в Google свое имя. Нет упоминаний о Люси Уиттекер. Во всяком случае, ни одного, связанного с этим делом. Единственная ссылка ведет на страницу моих контактов на сайте компании «Кэллоуэй и Купер». Я пробую разные варианты: Люси Уиттекер измена, Люси Уиттекер Грейс Кэллоуэй, Люси Уиттекер самоубийство, но поисковик ничего не находит. Я вздыхаю с облегчением, но потом меня охватывает страх.

Статьи сопровождаются гнусными комментариями. Я знаю, что не стоит их читать: тролли резвятся в интернете, радуясь анонимности, — но не могу.

Кто эта шлюха? Ей это не сойдет с рук. Проститутка. Самка. Распутница. Воровка. Разрушила семью. Грейс была бы жива, если б не она. Как ей спится? У нее вообще есть совесть? Крутить с женатым, к тому же с отцом. Она заслуживает наказания. Что за ничтожество. Уродливая корова. Найдите сучку и покажите миру.

Им несть числа. Те немногие, в которых говорится, что нельзя обвинять только женщину, что это вообще-то Джеймс Кэллоуэй был женат и изменял жене, тонут в море ненависти. Я чувствую, как внутри меня разгорается злость, в ушах звенит, к лицу приливает кровь. А город продолжает жить своей жизнью, ничего не замечая. Река продолжает течь.

В каком-то смысле я даже хочу, чтобы мое имя всплыло, — покончить со всем, получить всю порцию позора за один раз. Пустой холст как будто специально подготовлен для всех обвинений и приговоров. Ни лица, которое напомнило бы им, что я тоже человек, ни имени, которое сделало бы все реальным, — вместо этого какая-то женщина, убившая Грейс «любимицу нации» Кэллоуэй, как раз подходящая на роль козла отпущения. Без имени я беззащитна. Но хочу ли я защищаться? Могу ли? Читаешь статьи — да, звучит чудовищно. Совсем не так, как в черновиках моих писем к Джеймсу, как есть на самом деле. Теперь у нации есть шанс объединиться, гнать жертву в едином порыве, нацелить все копья, чтобы, когда меня выведут на чистую воду — а это обязательно произойдет, пронзить насмерть одним мощным ударом. Это только вопрос времени. То, что выглядит как помилование, является на самом деле отсрочкой неминуемого.

Телефон подпрыгивает как живой. Это Билл.

Ты в порядке? Позвони. Пытаюсь связаться. Чмоки.

Набираю короткое сообщение в ответ.

Я в норме. Позже позвоню. Не переживай.

Делаю паузу перед отправкой и добавляю строчку папиной гостье. Кто-то там знает мое имя, не говоря уже об адресе. Папа ни о чем не догадается (надеюсь), когда по совету той женщины купит утреннюю газету. Интересно, как он воспримет эту историю. Будет ли проклинать безымянную любовницу, так же как все вокруг? Сердце сжимается от этой мысли. А когда все откроется, станет еще хуже — он разочаруется, разуверится…

Ох, Люси, моя дорогая…

Спрашиваю Билл, приходил ли кто-то в квартиру в Лондоне. Она мгновенно отвечает:

Хотела сказать нет, но вспомнила, что одна женщина бродила на улице около дома. Я заметила, потому что это почти каждый день. Может, та же самая? Чмоки.

И чуть позже:

Только не пугайся. Может, это никак не связано. Люблю. Чмоки.

Я читаю сообщение дважды. Вспоминаю анонимный звонок от женщины, с которой говорила Адалина, после чего выключаю телефон и кладу в карман. Это как носить с собой камень, напоминание о том, что рано или поздно придется войти в воду и дать ему утянуть себя на дно.

Но пока я встаю и растворяюсь в толпе, как любой другой человек, ни в чем не замешанный.

* * *

То, что мне стоило бы сделать, и то, что я делаю на самом деле, — две разные вещи. Я должна позвонить папе и объяснить все. Честность могла бы смягчить наказание. Я должна поговорить с Билл, с сестрами, со всеми, кого это непосредственно касается, потому что если эти люди смогут принять меня, то какое мне дело до того, что подумают остальные? Я должна связаться с Джеймсом, чтобы согласовать наши истории (звучит, конечно, дико, как будто мы сообщники в грабеже, как будто может быть другая версия истории, кроме той, которую мы оба знаем). Но на все это мне не хватает мужества. Вместо этого я возвращаюсь в Барбароссу и направляюсь прямо в Овальный сад. Как только я открываю дверь этого святилища, в голове проясняется. Разум становится чистым и спокойным. Я сажусь на скамейку, на которой когда-то сидели Вивьен и ее муж. Дерево поскрипывает, будто знает секреты, ее и мои, и я хочу пойти к ней и все рассказать. В ответ она расскажет о себе. Мы обе любили. Мы обе встретили другую женщину на своем пути, после чего наши жизни изменились. Она поймет, сколько между нами общего.