Тайна старого дома - [7]

Открытие купальни этот последний обставил очень торжественно и помпезно. Взобравшись на большой камень при свете луны, он сказал большую речь, в которой превознес до небес свое мудрое управление островом и подданными, расхвалил свою добродетельность и безустанную заботу и беспокойство о благосостоянии населения, отметив роль категории людей — творцов ценностей в истории человечества, а также, в коротких словах, отдал надлежащую дань высоким качествам Грея в роли рабочей скотины.

Единственный слушатель этой речи, до крайности утомленный многодневной тяжелой работой, на середине не выдержал и сладко заснул, чем вызвал шквал бурных ругательств оратора, обиженного тем, что перлы его красноречия пропали напрасно и грубо растолкавшего его. Зато следующую церемонию открытия купальни Грей исполнил с искренним увлечением и неподдельным энтузиазмом. Он до тех пор плавал, нырял и плескался в чистой пресной воде, пока не закоченел от холода и зубы его уже неспособны были попадать один на другой.

Через несколько дней Кинг зашел так далеко в порыве филантропии, что заменил входную плату в купальню специально придуманной им формулой, которую его подданный должен был каждый раз произносить, прежде чем выкупаться.

Он до тех пор репетировал ее с Греем, пока тот не произнес ее наконец с требуемой и надлежащей, по мнению автора, торжественностью и экспрессией.

Теперь Грей перед каждым купаньем должен был становиться «смирно» и, приложив руку поочередно ко лбу, сердцу и затем к земле, спросить по ритуалу:

— Разрешите начать?

Кинг разрешал и Грей убежденно говорил:

— Сим, я, ничтожный и жалкий Фрэд Грей, недостойный раб великого и мудрого — признаю свой неоплатный долг и вечную благодарность солнцеликому Эдуарду Кингу и признаю его солью земли и избранником Неба!.. Я признаю, что умер бы смертью жалкого пса, если бы не его неизреченная доброта и поддержка на каждом шагу моей мизерной, жалкой и бесполезной жизни. Я торжественно обещаю ежеминутно молить Бога за моего благодетеля и обязуюсь научить детей моих возносить молитвы к престолу Всевышнего о его здоровье и долголетии на счастье и радость человечества и на благо прогресса и культуры. Припадаю к ногам Мудрого и Великого властелина души моей и тела моего.

Дни шли за днями. Солнце поднималось над островом «Подарок Провидения» и снова пряталось за горизонт, а губернатор и его подданный все еще сидели на нем. Кинг заметно начал скучать. Игра, которую он выдумал, наскучила ему и утратила всякий интерес и цену. Теперь уже не он давал работу Грею, но тот сам находил ее для себя и часто работал сверхурочно, даже исполняя обязанности Кинга. Он ограничивал себя во всем до минимума, а все же выглядел здоровым, бодрым и даже веселым. Кинг, поскольку от него ничего не требовалось, кроме пассивного согласия, не возражал и меланхолично на все соглашался, рассчитываясь каждый вечер со своим работником пробковыми пластинками за работу, съеденное и выпитое. Он целиком передал и свои обязанности Грею, а сам хотел только спокойно лежать где-нибудь в тени и создавать в своем воображении целые поэмы и сказки, в которых уносился далеко, за границы реальной действительности.

Грей целыми днями бродил по острову, везде находя себе работу. Он что-то носил, что-то разыскивал, перестраивал, чистил, украшал. Поддерживал сигнальный огонь, который они каждый вечер разводили на наивысшем пункте острова, надеясь, что проходящие мимо острова корабли заметят его.

В один день (шел уже четвертый месяц ихнего робинзоновского существования), когда Кинг, как обычно, лежал, фантазируя под пальмою, он увидел Грея, бежавшего к нему и громко кричащего:

— Корабль, корабль!

Кинг лениво пошевельнулся и меланхолично заметил:

— Мираж. Бред. Никаких кораблей быть не может…

— Есть корабль, есть!.. Он плывет к нам.

А через десять минут они, подпрыгивая и выкрикивая какие-то нечленораздельные звуки, которые лишь отдаленно походили на человеческую речь, — обнимаясь и целуясь, стояли на прибрежной черте мокрого песка, на «ничьей территории» и следили, как к ихнему островку приближалась высланная с парохода шлюпка.

* * *

Когда на другой день, рассказав свою «Робинзонаду» капитану и всем любопытным пассажирам, они, вымытые в настоящей ванне, побритые и одетые в белые костюмы, предложенные им растроганными слушателями, сидели на палубе первого класса, потягивая «шабли» и посасывая сигары, Кинг, усмехаясь уголками губ, сказал:

— Ну, вот и конец. Как тебе нравится твой ученик?

Он полез в карман за кошельком, вынул выцветший, замазанный чек и, старательно и нежно расправляя его на столе пальцами, закончил:

— Теперь, я думаю, было бы как раз своевременно, если бы ты переписал твой чек на мое имя.

Грей, не отвечая ни слова, поднялся со своего места и пошел в каюту. Через минуту он возвратился, принесши с собой небольшой сверток, обернутый в грязную тряпку.

— Это мы сейчас посмотрим, — усмехаясь и себе, сказал он, высыпав на стол кучку пробковых пластинок.

— Вот, — торжественно продолжал он, — заработанные потом, кровью и неутомимой работой мои денежки. Я честно заработал их. Смотри, на каждой стоит твоя подпись. Здесь ровно 1 150 000 долларов… Так что ты должен возвратить мне мой чек и еще за тобой останется долг 150 000… пусть будет благословенна та минута, когда тебе пришло в голову начать эту игру. Как человек с добрым сердцем — я не стану требовать с тебя твоего долга в 150 000. Я знаю, что все равно ты не смог бы расплатиться со мною. Нет, Эдди, человечество таки разделяется на две категории и не может чугунная гиря плавать на поверхности, а резиновый мяч идти на дно. Все становится на свое место.