Тайна совещательной комнаты - [29]

— Кусок в горло не лезет, пришлось целый час объясняться кое с кем, — сказала она, — Соседи ваши отличились. Слышали уже?

— Да, знаю, — сказал Виктор Викторович и, поскольку она молчала, решился сам продолжить: — Но к тому и дело шло. Совершенно правильно они его оправдали. Между прочим, в старые времена ни один прокурор не дал бы в такой ситуации даже санкцию на заключение под стражу до суда. Ведь нет же в деле никаких доказательств, что он что-то знал, когда их возил.

— А вы откуда знаете? Вы что, это дело читали? Или вам судья рассказывал? — Марья Петровна подняла на него глаза, такие светлые, что иногда они казались вообще пустыми, просто отражающими то, что было вокруг, например блеск ложек и вилок, которые в столовой для судей были из мельхиора. На счастье судьи, в этот момент как раз подошла официантка, и он заказал себе бульон и кашу.

— Я же из санатория только что, — предъявил он свое алиби председателю, — Язва, знаете ли.

— Я помню про вашу язву, — сказала она, — Так вы, может быть, и раньше в таком духе высказывались по этому делу? Вы же у нас самый опытный по присяжным.

— Да ничего мне никто не рассказывал, — соврал Виктор Викторович, к которому судья из соседнего кабинета накануне заходил посоветоваться как к коллеге, давно работающему с присяжными, — И никогда никаких суждений по чужому делу я высказывать привычки не имею. Я просто слышал, весь суд же говорит об этом.

— И все равно досадно, что оправдали, — сказала Марья Петровна. — Их брак — это наш брак. И наоборот. Мы же сообщающиеся сосуды, одна система.

— Но почему? — спросил Виктор Викторович, с отвращением проглотив ложку остывшего бульона, — Они — милиция и прокуратура, мы — суд, они там черт знает что творят, а мы должны их покрывать? С какой стати нам-то нарываться? Тем более когда у нас присяжные.

— А я не поклонница присяжных, — сказала Марья Петровна, прихлебывая чай, — Хотя вам виднее, вы же там, в Саратове, лет десять уже с ними судили в порядке эксперимента? — последнее слово она произнесла чуть сморщившись, давая понять, что никакие такие эксперименты в «системе» неуместны, — Но я считаю, что всем должны заниматься профессионалы — и печки класть, и людей судить. Кстати, а как ваш процесс? Я надеюсь, у вас-то оправдательного приговора не будет?

— Да погодите, — сказал Виктор Викторович, отставляя бульон и принимаясь за кашу, чтобы скрыть наклоненное к тарелке лицо. В каше расплывался кусочек масла, а от масла у него усы становились маслеными. — Мы еще только первый раз про радиозавод, может быть, услышим, а пока вторую неделю только про контрабанду, но это обвинение само так ведет. А про убийство вообще пока ни сном ни духом…

— Но вы, я надеюсь, понимаете значение этого дела? Три года расследовали, сами знаете где. Тут же еще важны тонкости квалификации, а присяжные могут не разобраться. Им же все, этим присяжным, надо разжевать, — сказала Марья Петровна. — Как вот эту кашу. Ой, тяжелый иногда такой народ попадается…

— Да нет, что ж тут такого? — сказал он, — Я в Саратове тридцать дел с ними провел, и здесь присяжные, в общем, такие же, даже культурнее. Они и в хозяйственных делах тоже вполне могут разобраться. У меня в Саратове как-то раз…

— Да что вы все заладили, Виктор Викторович: Саратов да Саратов! То был Саратов, а тут уже не Саратов, хотя мы вас для этого, собственно, и пригласили, чтобы вы делились опытом. А у вас, кстати, тут пока что и квартиры нет.

— Квартиры нет, — согласился он, отставляя так и недоеденную кашу и принимаясь за чай. — Дочка хотела на каникулах внуков привезти, так негде даже и поселить.

— Вот-вот, — сказала она, поднимаясь. — Вы заходите ко мне посоветоваться, если там сложности какие-нибудь. Все-таки это нерядовое дело.

— Хорошо, — сказал Виктор Викторович, отсчитывая деньги для официантки, и поглядел ей вслед, уже не скрывая страха и неприязни.

Вторник, 27 июня, 14.15

Журналист быстро выскользнул в коридор. Дверь соседнего зала была открыта, словно дверца клетки, и сквозь нее были видны солнечные пятна на полу, но сам зал был уже пуст, как и коридор, и Кузякин побежал вниз по лестнице. В холле тоже никого не было, но милиционеры на посту возле двери показались ему как-то особенно сосредоточенны, а все остальное было, в общем, как обычно. Зато во дворе стояла группа человек в десять, они оживленно говорили и обменивались телефонами, щелкая кнопками мобильников. Журналист узнал в лицо некоторых из них: вот адвокат, а вот женщина, которую он встретил на днях возле соседнего зала, наверное жена подсудимого, остальные, тоже смутно знакомые по встречам в коридоре, — наверное, присяжные.

— Здравствуйте, — сказал он, подходя к этой группе, в которой все разговоры при его появлении сразу смолкли. — Вы присяжные?

— Бывшие, — сказал наконец один из них, наиболее уверенный в себе, после того как все промолчали. — А вы-то кто?

— Я журналист, — сказал Кузякин.

— Это тоже присяжный, из соседнего зала, — сказала седая женщина в водолазке, которая, наверное, считалась у нее парадной, настороженно и даже враждебно.

— Ну и что? — сказал Кузякин, — Там, в зале, я присяжный, а вообще Журналист.