Тайна Сорни-най - [100]
И вот долгожданная весна пришла, а за ней и лето. И я опять у дяди Сергея.
Весна — хорошо. Лето — хорошо. Я смотрю, слушаю. И полет уток, и плеск реки, и танец журавля.
На берегу озера, на небольшой лужайке, я увидел двух белых птиц — журавлей-стерхов. И замер, завороженный их танцем. Высоко вскинув голову, белоснежный журавль кружил по лужайке, то ускоряя, то замедляя шаг. Он то вытягивал и отклонял шею, то кивал в такт головой. Журавлиха стояла не шевелясь, будто заснеженный идол. Она, наверное, была зачарована танцем. Журавль расправил могучие крылья и теперь уже не вышагивал, а летел, как олень, едва касаясь земли. Но это был не полет, а танец. Свадебный танец белого журавля перед белой журавлихой. Во мне росло желание подойти ближе, чтобы лучше разглядеть чудо, творимое журавлями. Я шевельнулся. Танец оборвался. Две белые птицы ринулись в небо. Качнулись облака. Замерла земля. Все вокруг помертвело. Редко кому выпадает счастье услышать песню журавля. А видеть танец — тем более.
Я смотрю, слушаю весну. В плеске живой воды, в пении птиц, даже в кваканье весенней лягушки мне иногда чудится голос моей мамы. Мне кажется, она здесь, она со мной. Во мне все оживает. И я просыпаюсь, как медведь после долгой спячки…
НА РЫБАЛКЕ
Утро было ясное, спокойное. Солнце играло на воде. Над водой важно летали халеи — огромные чайки-рыбоеды. Рядом с ними носились маленькие черноголовые чаечки. Бросаясь с лета в воду, они кричали: «тира, тира, тира, тира».
— Чайки раскричались. Сосьвинская селедка пошла, — хмуро сказал дядя Сергей. — Не успели приготовиться к путине.
Дядя Сергей, похудевший, с облупившимися от солнца скулами, ходил по берегу, бормоча песню. Песня его звала рыбаков быстрее починить крылья невода, чтоб закинуть его на плес. Рыбаки понимали волнение бригадира, работали быстро. Руки их летали, как чайки. Глаза от возбуждения сияли, как плес под солнцем.
Волнение охватило и нас с Кириллом. За весь день мы ни разу не заглянули в наш шалаш. В шалаше, сделанном из свежепросушенной травы, было хорошо, но на улице лучше. Да и помогать надо было старшим. Мы вычерпывали воду из лодки-неводника, укладывали ровными кругами толстую длинную веревку, которой тянут невод, носили в лодку разбросанные кем-то греби. Не подпускали нас только чинить разорванные ячеи. Зато мы успели между делом поиграть в «настоящих рыбаков».
На золотистом песке мы рисовали косяки сорни-нялк — золотых рыбок, сосьвинских селедок. Потом закидывали «невод». Неводом служила толстая длинная веревка. Потом неторопливо, размеренно тянули невод. Как будто невод тяжел не только от плещущихся золотых рыбок, но и от мокрой холодной воды.
Я помню тяжесть невода еще с тех пор, когда у меня была мама. Мы с Кириллом и тогда тянули невод. Но то был наш, мамин невод. Маме было тяжело тянуть, как и нам. И все же нам было радостно… Рыбы весело плескались. И улыбались наши мамы. Кириллина мама улыбалась. И моя мама улыбалась.
Помню, мы плывем на лодке. Лодка большая. И невод, которым мы ловим рыбу, тоже большой, тяжелый. Но нас много в лодке: четверо женщин, я и Кирилл — «один мужчина». На корме моя мама. Она правит лодкой. Куда повернет весло, туда и лодка плывет. Мама моя звеньевая рыболовецкого звена. «Мань-начальником» называют мою маму в колхозе. Но она на начальника не похожа. Не кричит, как другие. Даже голоса не поднимает. А люди ее слушаются. Правда, это женщины. Еще три такие же, как мама, женщины. Они вместе смеются и плачут, а иногда поют песни. Они подруги мамы. Поэтому, наверное, не кричат друг на друга, как другие колхозные «мань-начальники» — бригадиры и звеньевые. А «один мужчина» — это мы, то есть я и Кирилл. — Я — «полмужчины», Кирилл — «полмужчины». Но когда наше звено закидывает невод, мы становимся «один мужчина». Без наших рук женщинам никак не обойтись. Я бросаю в воду тетиву с грузилами. Грузила тяжелые, тетива тяжелая… И Кириллу нелегко. Он «сидит на гребях», вместе с женщинами гребет. Да так, что аж вода звенит! И лодка наша, сделав заветный круг от берега к берегу, словно летит по воде. Потом вместе со всеми я тащу невод, а Кирилл тянет к лодке и складывает кругами длинную веревку, вычерпывает из лодки воду. Но когда наш невод уже почти на берегу и в мотне уже плещутся рыбы, тут без Кирилла не обойтись: он выезжает на лодке к неводу, поправляет мотню. Рыбы плещутся, да так, что брызги летят. Брызги холодные, липкие. Но хорошо, когда они от плеска рыб. Я боюсь дождевых брызг. А брызги от рыб — это хорошо. Хорошо, когда рыба играет. Но без нас с Кириллом не играла бы рыба на берегу. И «один мужчина» часто тоже что-то значит.
Повесть о драматических событиях, связанных с борьбой народа манси за Советскую власть.
С писателем Юваном Шесталовым читатели знакомы по романам «Синий ветер каслания», «Когда качало меня солнце» и другим книгам. Представитель маленького народа манси, живущего на севере нашей страны, Юван Шесталов увлекательно рассказывает о том новом, что пришло в жизнь некогда дремучей тайги. И эта книга о том же: о новой жизни далекого северного края, об открытии тюменской нефти, о том, как вливаются в ряды рабочего класса новые представители — люди народа манси. Слушать человека, запечатлевать его изменившееся мироощущение, рожденное в соприкосновении с техникой, — такую задачу решает писатель.
.В третий том входят повести: «Смерть Егора Сузуна» и «Лида Вараксина» и роман «И это все о нем». «Смерть Егора Сузуна» рассказывает о старом коммунисте, всю свою жизнь отдавшем служению людям и любимому делу. «Лида Вараксина» — о человеческом призвании, о человеке на своем месте. В романе «И это все о нем» повествуется о современном рабочем классе, о жизни и работе молодых лесозаготовителей, о комсомольском вожаке молодежи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.