Тайна Соколиного бора - [37]

Снова послышался сдержанный стон где-то совсем близко. Сделав мальчикам знак, чтобы они сидели тихо, Василек пополз, стараясь не шуметь сухими листьями и не хрустеть ветками. Он был осторожен, ибо понимал, что партизан может принять его за полицая и будет стрелять. Василек мягко раздвинул листву и увидел руку с пистолетом. Она бессильно лежала на земле. Лицом раненый уткнулся в траву. Волосы на голове слиплись и блестели.

Василек робко позвал:

— Дядя…

Неизвестный, очевидно, не слышал.

— Дядя! — уже громче повторил Василек.

Раненый вздрогнул и с усилием поднял голову. Он, наверное, подумал, что ему послышалось.

Сдерживая биение сердца. Василек заговорил:

— Не бойтесь, дядя, я свой — партизан.

Раненый взглянул на него мутными глазами.

— Ты кто? — наконец проговорил он.

— Я Василек… партизан. Тут со мной еще Мишка и Тимка — пионеры. Мы праздновали день Октября и видели, как вас фашисты и полицаи…

— Где фашисты? — простонал раненый.

— За речкой. Пошли, наверное, в обход.

Из-за кустов появились Мишка и Тимка — их пионерские галстуки алели, как кисти спелой калины. Глаза раненого стали влажными:

— Выручайте, пионеры!

Весь мокрый он лежал в высокой траве. По ноге текла кровь, расплываясь красным пятном на земле.

— Ногу перевязать… Воды бы… — шептал раненый, доверчиво глядя на своих новых друзей.

— Сейчас, сейчас!

Но перевязать рану было нечем: ни бинта, ни ваты. Не задумываясь. Василек снял свою праздничную сорочку, разорвал ее на длинные полосы. Раненый перевернулся, чтобы ребята могли наложить жгут и забинтовать рану.

Беглец дрожал. Он потерял много крови; от купанья в ледяной воде лицо его посинело. Стиснув зубы, чтобы не застонать, он с трудом поднялся и сел.

— Жаль, винтовки остались в воде, — сказал он.

— Ничего, дядя, мы достанем, — заверил его Василек.

— А вы партизан? — спросил Тимка.

— Вы от нашего командира, Ивана Павловича? — поинтересовался Василек.

— А вы его знаете? — удивился раненый.

— Ивана Павловича? Да мы ж его партизаны!

— Я не от него, а к нему! — В глазах партизана блеснула искра надежды.

— А как вас зовут?

— Павел. Павел Сидорович.

— Павел Сидорович, тут оставаться опасно! Полиция будет искать вас. А у нас в лесу землянка. Мы вас перенесем туда. Там будет безопасно, тепло, вы обогреетесь и… быстро выздоровеете.

Павел Сидорович едва заметно улыбнулся:

— Я у вас гость, ребята.

Поддерживая со всех сторон, они переправили раненого в землянку. Положили на мягком сене, накормили хлебом и сушеной рыбой.

Теперь раненый понял, что он спасен. Он согрелся и скоро уснул беспокойным сном.

Ребята собрались на совет.

— Нужны бинты, вата, йод. Но где их достанешь? — волновался Василек.

Перед глазами Тимки встала картина: Любовь Ивановна перевязывает ногу мальчишке, которого Лукан назвал «вороной».

— Я достану, — уверенно пообещал Тимка.

Неосторожное слово

Народная поговорка гласит: «В семье не без урода». И это можно было сказать про семью старого Ткача. Отец был труженик, всеми уважаемый человек, и сыновья почти все стали настоящими людьми; только Микола был не такой, как другие.

— Как будто кто-то подбросил, — жаловался отец.

В школе Микола учился плохо. Голова у него была, что обух у топора: никакая наука в нее не лезла. Зато был он таким забиякой, что все дети плакали от него и боялись, как огня. Подрос — начал воровать, хулиганить. В конце концов он так надоел отцу, что тот однажды сказал; «Или ты уходи, или я пойду, чтобы добрым людям на глаза не попадаться».

Микола еще немного повертелся в селе, попался в какой-то краже, уже должен был пойти под суд, но внезапно исчез.

Два года о нем не было и слуху. Но только немцы вошли в село, Микола тут и объявился… И сразу же пошел в полицию, да еще старшим.

Участок был в соседнем селе, и полицаи приезжали лишь изредка. С тех пор как Микола Ткач увидел учительницу, он стал бывать в селе чаще.

Сегодня тоже, снарядив полицаев в Соколиный бор на розыски партизана, он зашел к учительнице.

Он все время курил немецкие сигареты и важно, словно на самом деле был большой персоной, разглагольствовал:

— Заметил их еще издали. Я и не расчухал, что это партизаны. Может, рыбаки на озере. «А ну-ка, — говорю полицаям, — проверить, и рыбу сюда!» Немцы и мы — на озеро. А они — стрелять. Эге, думаю, тут что-то не то. «За мной!» скомандовал я тогда. Догнал одного — бац! Перевернулся. Другой — удирать. Я припираю его к речке. Загнал, как зайца. Он стал над водой — и руки вверх. Я сгоряча — бац! Он — в воду. Спорол горячку: надо было живым в гебит представить — большая награда была бы! За партизан не скупятся. Ну и так пуд соли будет, а может, и в чине повысят… Что вы задумались, Любовь Ивановна?

— Я думаю: как можно быть таким жестоким?

— Где жестоким?

— Вы убили двух людей.

— Ха, разве только двоих! Дай бог каждому!.. Вот этой рукой… — Ткач поднял вверх огромный, весь в рыжих веснушках кулак. — Эта рука отправила на тот свет не считал сколько!.. И не страшно.

Любовь Ивановна прикрыла глаза руками.

— Знаете, Любовь Ивановна, это ведь все равно что муху. Наставил леворвер, нажал на спуск — бац! — и нет. Меня, когда нужно, даже приглашают.