Тайна семи - [9]

Короче, утром 14 февраля я чувствовал себя не в своей тарелке и сердито захлопнул страницы.

Одевшись, я спустился вниз и увидел миссис Боэм, которая с довольным видом раскатывала скалкой огромный шар теста. Он возвышался в центре стола, и от него исходил запах дрожжей и меда.

– Доброе утро, – сказала она, не поднимая глаз.

Эта привычка квартирной хозяйки редко одаривать меня взглядом утешала – точно я должен был находиться сейчас не здесь, а где-то далеко-далеко, и отсутствие удивления означало, что я на своем месте. Глаза у миссис Боэм слишком большие, слишком широко расставлены и блекло-голубые, цвета платья, которое слишком часто вывешивали на солнце для просушки; казалось, они преследуют меня повсюду. Всевидящие такие глаза. Теперь я могу взяться за медную дверную руку и выскользнуть из дома, а она продолжит раскатывать тесто. Волосы в свете тусклой газовой лапы кажутся седыми, но в них проблескивают светло-соломенные пряди, тонкие и похожие на золотистую дымку, окутывающую по весне зацветшую иву. И я обратился к пробору в центре ее головы.

– Доброе утро. А что это тут у вас?

– Хефекранц, – радостно откликнулась она. – Специальный заказ, от немцев, что по соседству. У них чей-то день рождения. Сахар, дрожжи, яйца. Очень сдобное тесто. Заплетается косичками – и в печь. Мне нравится выпекать такие штуки. Находите в том нечто порочное?

Как же умилительно. Моя квартирная хозяйка явно испытала пристрастие к сенсуалистской литературе. Ну и поэтому – к моей карьере тоже.

У выхода я подхватил с подноса посыпанную маком коврижку.

– Вот, никак не получается найти старинную миниатюру.

– Вы непременно найдете, – уверила она меня и с какой-то детской улыбкой снова принялась мутузить скалкой бледный ком теста.

Лишь через несколько секунд я сообразил, что плачу немалые деньги за эту самоуверенную улыбочку. Даже не понимая, насколько она мне нужна. А затем остановился и, моргая, уставился в небо.

Я понятия не имел, куда собираюсь идти.

И вот я уныло прошел по кругу несколько кварталов, миновал пивоваренный завод у Пяти Углов[10], отбрасывающий мрачную чахоточную тень, и все это время прикидывал, стоит ли возвращаться в резиденцию Миллингтонов. А потом до меня вдруг дошло: знаю я одного человека, истинной страстью которого является поиск разных вещичек. Потерянные вещи для него все равно что священные реликвии, а визиты в ломбарды сродни церковным песнопениям.

Розыск пропавших вещей – вот в чем конек Джакоба Писта.

И я поспешил по Элизабет-стрит к месту обитания мистера Писта. Шел, радостно посвистывая, и совершенно не предполагал, что нам с ним предстоит столкнуться с самым завораживающим и необыкновенным человеческим существом.

Глава 2

По нраву своему негры веселы, податливы и ленивы; многие нации, входящие в эту расу, не отличаются высокоразвитым интеллектом и в самых экстремальных случаях могут быть причислены к низшей ступени развития человечества.

Доктор Сэмюэль Джордж Мортон[11], «Краниа Американа», 1839

Я – редчайший представитель расы девиантов[12]в Нью-Йорке; человек, который испытывает к политике то же отвращение, какое испытывает большинство людей, отскребая свинячье дерьмо, налипшее на подошву ботинок. Моя антипатия проистекает из того факта, что бо́льшую часть жизни я считал своего брата, который являлся не последним винтиком в демократической машине, существом презренным на сто процентов. Я ошибался – Вал был существом презренным лишь на три четверти. Но когда он пристраивал меня на работу, где носят медные звезды на лацканах, выяснилось, что единственным местом, где может служить его аполитичный брат, – это отделение Шестого округа.

Согласно условиям найма, все полицейские, в том числе и я, должны жить в том же районе, где располагается их отделение. И это страшно огорчало, поскольку до той поры я относился к этому району так же, как и все: старался по возможности не соваться в него. Теперь же, обосновавшись в двух уютных комнатках и пользуясь расположением квартирной хозяйки, которая каждый вечер наливала мне пивка даже без моей просьбы, я о другом жилище и не мечтал. И жил всего в нескольких кварталах от Гробниц. Впрочем, это вовсе не означало, что окружающая обстановка выглядела более сносно.

И вот в то утро, шагая к месту обитания мистера Писта, я свернул на Байярд и наткнулся на парочку рыжеволосых птенчиков-мэб ирландского происхождения – на двоих у них было всего одна пара обуви. Та, что помладше, стояла, утопая бледными босыми ступнями в грязной и подмерзшей снежной каше на дороге, а на плечо ее опиралась сестра и стаскивала драные мокасины, чтобы передать ей.

Красные пальцы на ступнях – первый признак обморожения. Побелевшие означают, что дело обстоит куда как хуже. Эти девицы всем своим видом так и взывали к госпоже по имени Милосердие, которая должна была ринуться им на помощь, стиснув зубы и сжав кулаки, рискуя своим здоровьем ради спасения двух этих скелетиков с расширенными от ужаса зрачками, похожими на ружейные дула. И я в очередной раз подивился тому, как могут выжить манхэттенские птенчики-мэб без ее помощи. Однако я, словно набрав в рот воды и не дав им ни гроша, прошел мимо. Другие ирландцы в синих мундирах с медными пуговицами целыми толпами выходили из отделения в напрасных поисках хоть какого-то заработка. В большинстве своем даже без перчаток и без пальто. Выходили, движимые надеждой, точно люди, помогающие нести гроб к могиле, дрожа и поеживаясь от холода в прозрачном утреннем воздухе.