Тайна Пушкина - [7]
Натали увидела Дантеса и Екатерину у двери на балкон.
Н а т а л и. Мне как-то не по себе.
Пушкин подзывает лакея, что-то тихо ему говорит, дает ассигнацию. Лакей, кланяясь, уходит. Пушкин и Натали идут к лестнице. Один из офицеров поднимает над головой Пушкина «рога», кивая при этом на Дантеса.
П е р в ы й л а к е й. Карету Пушкина!
В т о р о й л а к е й. Какого Пушкина?
П е р в ы й л а к е й. Сочинителя.
Другие лакеи в полный голос: «Карету Пушкина!.. Со-чи-ни-те-ля!..»
Квартира Пушкина на Мойке. Просторный светлый кабинет с высокими окнами, в нем ничего затейливого, вдоль стен книжные полки, все ими заставлено, на стене картина, портреты А. Дельвига, Е. Баратынского, В. Жуковского. Посередине письменный стол с выдвижными досками, на них книги, ближе к окну вольтеровское кресло с подставкой для книг. В углу возле дивана — низкая конторка. В комнате несколько кресел, камин, на нем часы. Открыта дверь в гостиную, другая комната заставлена книгами.
Позднее утро. П у ш к и н в кабинете один, стоит у окна.
П у ш к и н. Два только деревца, и то из них одно Дождливой осенью совсем обнажено. И листья на другом, размокнув и желтея… (После паузы.) Дни поздней осени бранят обыкновенно. Но мне она мила красою тихою… (После паузы.) Летят за днями дни, и каждый час уносит частичку бытия…
Входит Н а т а л и в белом пеньюаре.
Ты что, Наташа?
Н а т а л и. Хотела сказать тебе. (Про себя.) Нет, не могу… не сейчас.
П у ш к и н. Ты чем-то встревожена… Здоровы ль дети?
Н а т а л и. Слава богу… Они давно уж встали, бегают, шумят. Там с ними Азя.
П у ш к и н. Вот и славно! Сердце замирает, как о них подумаешь. Кроме тебя и детей, в жизни моей утешения нет.
Н а т а л и. Всю ночь я не могла уснуть, на сердце как-то тяжело, и мысли все невеселые.
П у ш к и н. Лишь беспечальным сон сладок. Всякий ли день ты молишься? Твоя молитва лучше, чем моя…
Н а т а л и. Вечор ты был со мною резок, попрекал мне…
П у ш к и н. Уж ты прости меня, женка. Сержусь на всех и за все…
Н а т а л и. Меня ревнуешь более Отелло.
П у ш к и н. Отелло не ревнив, он доверчив… Шекспир был гениальный мужичок, он все проникнул.
Н а т а л и. За меня ты можешь быть покоен.
П у ш к и н. Женщина созданье слабое… Я прочитаю тебе из Вольтера. Вот… «…боюсь быть подобну рогатым мужьям, которые силятся уверить себя в верности своих жен. Бедняжки втайне чувствуют свое горе!»
Н а т а л и. Я перед тобою чиста душою и сердцем.
П у ш к и н. Тебе я верю, мой ангел. (Привлекает ее к себе.) У тебя до прелести чистый благородный лоб, моя мадонна. Я ничем не заслужил тебя перед богом. Ты чистое… доброе созданье.
Н а т а л и. Ты совсем переменился. Когда с другими, ты весел, а при мне скучаешь… Забываешь, что я твоя жена… моя гордость от этого страдает.
П у ш к и н. О чем ты, моя прелесть?! У меня такая пропасть дел, что голова идет кругом, кручусь, как береста на огне. Как нам дальше жить? Имения заложены, кругом долги, мы много проживаем. Непременно мне нужно иметь восемьдесят тысяч доходу, а где их взять?
Н а т а л и. Эти проклятые деньги, деньги и всегда деньги…
П у ш к и н. Они достаются мне через труды, а труды требуют уединения… Здесь я не работаю. Я не знаю, что предпринять!.. На мой товар спросу нет, перо валится из рук. Для вдохновения нужно сердечное спокойствие, а я совсем неспокоен.
Н а т а л и. Уедем из Петербурга, уедем! Хотя бы на время. Я готова ехать с детьми за тобою.
П у ш к и н. В деревне я бы много работал. Никто не мешал бы мне думать… думать до того, что голова закружится… Но как оставить Петербург?.. Как брошу я журнал, да и архивы… мой Петр.
Звонок.
Да и некуда нам ехать. Я собирался быть этой осенью в Михайловском… видно, в последний раз… Как оно мне ни дорого, придется все же его продавать. А ехать с малыми детьми в Болдино?.. Там и дома господского нет.
Н и к и т а (входит). Петр Александрович Плетнев.
П у ш к и н. Проси, проси!.. И дай, Никита, мне одеться.
Н и к и т а. Слушаюсь.
Н а т а л и. Не буду вам мешать. Дай мне, пожалуйста, ту книгу в зеленом переплете… «Опасные связи».
П у ш к и н. Шодерло де Лакло?! Зачем тебе марать воображение? У тебя и так горячая голова, а нравы в этом свинском Петербурге не из лучших. Ты скверных книг не читай!..
Н а т а л и. Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель. (Уходит.)
П у ш к и н. О бедность! Затвердил я наконец урок твой горький! Чем я заслужил твое гоненье, властелин враждебный, суровый сна мучитель?
П л е т н е в (входит). Все ждут от него подвига, а он валяется в постели, гуляка праздный!..
П у ш к и н. Здравствуй, душа моя!
Здороваются.
Подвиг — вещь сокрытая.
П л е т н е в. Дух праздности и уныния — вот два величайших врага человека!
П у ш к и н. В тебе дух смиренномудрия. (Смеется.) Я работал до первых петухов, спасался от тоски. Когда я пишу, только тогда знаю истинное счастье.
П л е т н е в. Все про Петра Великого материал собираешь?
П у ш к и н. Я еще не могу досель постичь и обнять вдруг умом этого исполина: он слишком огромен для нас. Я пойду одеться, а ты посмотри на столе. Разного товару заготовил. (Протягивает листок бумаги.) Эту пиесу ты еще не знаешь. Я скоро.