Тайна отца Брауна - [6]

Андерхилл сам не мог бы сказать, сколько времени он простоял, глядя на зловещий труп, а потом поднял голову и увидел, что над ним, у края обрывистого берега, появились четверо незнакомцев. Он ожидал прихода Бэгшоу и пойманного ирландца и легко догадался, кто человек в красной жилетке. Но в четвертом из них была какая-то странная и смешная торжественность, непостижимым образом совмещавшая несовместимое. Он был приземист, круглолиц и носил шляпу, напоминавшую черный нимб. Андерхилл догадался, что перед ним священник; но при этом ему почему-то вспомнилась старая, почерневшая от времени гравюра, на которой была изображена «Пляска смерти».

Потом он услыхал, как Бэгшоу сказал священнику:

– Я очень рад, что вы можете удостоверить личность этого человека, но все же прошу иметь в виду, что он тем не менее остается под некоторым подозрением. Конечно, вполне может статься, что он невиновен, но как бы то ни было, а в сад он проник необычным способом.

– Я и сам считаю его невиновным, – сказал священник бесстрастным голосом. – Но, разумеется, я могу и ошибаться.

– А почему, собственно, вы считаете его невиновным?

– Именно потому, что он проник в сад столь необычным способом, – отвечал церковнослужитель. – Понимаете ли, сам я проник сюда способом вполне обычным. Но очень похоже, что я чуть ли не единственный попал сюда так, как это принято. В наши дни самые достойные люди перелезают в сад через ограду.

– А что вы называете обычным способом? – осведомился сыщик.

– Ну, как вам сказать, – отвечал отец Браун с самой истовой откровенностью. – Я вошел через парадную дверь. Обычно я вхожу в дома именно таким путем.

– Прошу прощения, – заметил Бэгшоу, – но не так уж важно, каким путем вошли сюда вы, если только у вас нет желания сознаться в убийстве.

– А по-моему, это очень важно, – мягко возразил священник. – Дело в том, что, когда я входил в парадную дверь, мне бросилось в глаза нечто такое, чего остальные, по всей вероятности, не могли видеть.

– Что же это было?

– Совершеннейший разгром, – все так же мягко объяснил отец Браун. – Большое зеркало в конце коридора разбито, пальма опрокинута, пол усеян черепками глиняного горшка. И я сразу понял, что случилось неладное.

– Вы правы, – согласился Бэгшоу, помолчав немного. – Если вы все это видели, тут налицо прямая связь с преступлением.

– А если тут налицо связь с преступлением, – продолжал священник вкрадчиво, – то вполне можно предположить, что некий человек никак с этим преступлением не связан. И человек этот – мистер Майкл Флуд, который проник в сад через стену, а потом пытался выбраться отсюда столь же необычным способом. Именно необычность поведения убеждает меня в его невиновности.

– Войдемте в дом, – сказал Бэгшоу отрывисто.

Когда они переступили порог боковой двери, пропустив лакея вперед, Бэгшоу отстал на несколько шагов и тихо заговорил со своим другом.

– Этот лакей ведет себя как-то странно, – сказал он. – Утверждает, что его фамилия Грин, но я сомневаюсь в его правдивости: несомненно лишь одно он действительно служил у Гвинна, и, по всей видимости, другой постоянной прислуги здесь не было. Но, к величайшему моему удивлению, он клянется, что его хозяин вообще не был в саду, ни живой, ни мертвый. Говорит, будто старый судья уехал на званый обед в Юридическую коллегию и должен был вернуться лишь через несколько часов, потому-то, мол, сам он и позволил себе ненадолго отлучиться из дома.

– А объяснил ли он, – спросил Андерхилл, – что побудило его отлучиться столь странным образом?

– Нет, во всяком случае, сколько-нибудь вразумительного объяснения из него так и не удалось вытянуть, – отвечал сыщик. – Право же, я его не понимаю. Он чего-то смертельно боится.

За боковой дверью начиналась длинная, тянувшаяся через все здание, прихожая, куда вела со стороны фасада парадная дверь, над которой было старомодное, полукруглое оконце, одним своим видом нагонявшее тоску.

Сероватые проблески рассвета уже мерцали среди темноты, словно блики какого-то унылого, тусклого восхода, а прихожую слабо освещала одна-единственная лампа под абажуром, тоже весьма старомодным, которая стояла на полке в дальнем углу. При неверном ее свете Бэгшоу увидел тот полнейший разгром, о котором говорил Браун. Высокая пальма с длинными веерообразными листьями была опрокинута, от горшка из темно-красной глины остались одни черепки, Черепки эти усеивали ковер вперемешку со слабо поблескивающими осколками разбитого зеркала, а пустая рама так и осталась висеть тут же, на стене. Перпендикулярно этой стене, от боковой дверки, в которую они вошли, тянулся в глубь дома широкий коридор. В дальнем его конце виднелся телефон, по которому лакей и вызвал сюда священника; еще дальше через приотворенную дверь виднелись тесно сомкнутые ряды толстенных книг в кожаных переплетах, и ясно было, что дверь эта ведет в кабинет судьи.

Бэгшоу стоял, глядя себе под ноги, на глиняные черепки, смешанные с осколками зеркального стекла.

– Вы совершенно правы, – сказал он священнику. – Здесь была настоящая схватка. По всей видимости – схватка между Гвинном и его убийцей.