Тайна отца Брауна - [29]

– Если та женщина сюда вошла, она как-то вышла.

– Может быть, мы о ней слишком много думаем, – сказал отец Браун. – В этом странном театре творится так много странного, что не все запоминаешь.

– О чем вы? – быстро спросил Джервис, – О многом, – сказал Браун. – Ну, хотя бы о другой запертой двери.

– Да ведь в том-то и дело, что она заперта! – воскликнул актер.

– Тем не менее вы про нее забыли, – сказал священник.

Он помолчал, потом задумчиво добавил:

– Эта миссис Сэндс – довольно неприятная особа.

– Вы думаете, она соврала и мисс Марони вышла из уборной? – тихо спросил актер.

– Нет, – спокойно ответил священник. – Это просто-напросто отвлеченное предположение.

– Неужели вы думаете, – крикнул актер, – что его убила миссис Сэндс?

– А это и вовсе нельзя предположить, – сказал отец Браун.

Пока они обменивались этими короткими фразами, Браун встал на колени около тела и удостоверился, что перед ними труп. Недалеко, но так, что с порога его не было видно, лежал театральный кинжал; казалось, он выпал из раны или из рук убийцы. Джервис сразу увидел, что кинжал – из реквизита и ни о чем не говорит; разве что эксперты найдут на нем отпечатки пальцев. Тогда священник встал и внимательно оглядел комнату.

– Надо послать за полицией, – сказал он. – И за доктором, хоть это и поздно… Вот я смотрю на комнату и не понимаю, как наша итальянка могла это сделать.

– Итальянка? – воскликнул Джервис. – Ну нет! По-моему, если у кого есть алиби, так только у нее. Две комнаты, обе заперты в разных концах коридора, и у одной еще сидит часовой.

– Нет, – сказал Браун. – Не совсем так. Вопрос в том, как она проникла сюда, а как она выбралась из своей уборной, я себе представляю.

– Неужели? – спросил Джервис.

– Я говорил вам, – сказал отец Браун, – что я слышал, как разбилось стекло – окно или зеркало. По глупости я забыл одну хорошо мне известную вещь: синьора Марони очень суеверна. Она ни за что не разбила бы зеркала. Значит, она разбила окно. Правда, ее уборная в подвальном этаже, но там, наверное, есть какое-нибудь окошко на улицу или во двор. А вот тут нет никаких окон.

Он поднял голову и долго разглядывал потолок.

Вдруг он быстро заговорил:

– Надо подняться наверх, позвонить, всем сказать… Какой ужас! Господи… Слышите? Они там кричат, декламируют. Комедия продолжается. Кажется, это называют трагической иронией.

Когда театр волею судьбы превратился в дом скорби, всей труппе предоставилась возможность проявить удивительные качества, присущие актерам. Мужчины вели себя как истинные джентльмены, а не только как герои-любовники. Не все любили Мандевиля, и не все доверяли ему, но они сумели сказать о нем именно то, что нужно. А по отношению к вдове они проявили не только сочувствие, но и величайшую деликатность.

– Она всегда была сильной женщиной, – говорил старик Рандол. – Во всяком случае, она умнее всех нас. Конечно, бедняге Мандевилю до нее далеко, но она всегда была ему образцовой женой. Как трогательно она иногда говорила: «Хотелось бы жить более интеллектуальной жизнью…» А Мандевиль… Впрочем, о мертвых – ничего, кроме хорошего. Так, кажется, говорят?

И старик отошел, грустно качая головой.

– Как же, «ничего, кроме хорошего»! – хмуро заметил Джервис. – Впрочем, он, я думаю, не знает о таинственной посетительнице. Кстати, вам не кажется, что его убила загадочная женщина?

– Это зависит от того, – сказал священник, – кого вы называете загадочной женщиной.

– Ну не итальянку же! – поспешно сказал Джервис. – Да, в отношении ее вы были совершенно правы. Когда взломали дверь, оказалось, что окошко наверху разбито и комната пуста. Но, насколько удалось выяснить полиции, она просто-напросто пошла домой. Нет, я имею в виду женщину, которая ему тайно угрожала, женщину, которая называла себя его женой. Как вы думаете, она действительно его жена?

– Возможно, – сказал отец Браун, глядя в пространство, – что она его жена.

– Тогда есть мотив: ревность, – сказал Джервис. – Она ревновала его ко второй жене. Ведь у него ничего не взяли, так что нечего строить догадки о вороватых слугах или бедствующих актерах. А вот вы заметили странную, исключительную особенность?

– Я заметил много странного, – сказал отец Браун. – Вы о чем?

– Я имею в виду общее алиби, – сказал Джервис. – Не часто случается, чтобы у всех сразу было такое алиби: они играли на освещенной сцене, и все могут друг за друга поручиться. Нашим положительно повезло, что бедняга Мандевиль посадил в ложу тех дамочек. Они могут засвидетельствовать, что весь акт прошел без сучка и задоринки и никто не уходил со сцены. Репетицию начали именно тогда, когда Мандевиль ушел к себе. И, по счастливому совпадению, в ту секунду, когда мы услышали грохот, все были заняты в общей сцене.

– Да, это действительно очень важно и упрощает задачу, – согласился Браун. – Давайте посчитаем, кого именно покрывает это алиби. Во-первых, Рандол. По-моему, он терпеть не мог директора, хотя теперь старательно скрывает свои чувства. Но его надо исключить – именно его голос донесся к нам тогда со сцены. Далее – мистер Найт. У меня есть основания думать, что он влюблен в миссис Мандевиль и не скрывает своих чувств. Но и он вне подозрения – он тоже был на сцене, на него и кричал Рандол. На сцене были Обри Верной, миссис Мандевиль – стало быть, исключим и их. Их общее алиби, как вы это назвали, зависит преимущественно от леди Мириам и ее подруги. Правда, и здравый смысл подсказывает, что если акт прошел гладко – значит, перерыва не было. Но законны, с точки зрения суда, только показания леди Мириам и ее подруги, мисс Тальбот. Они-то вне подозрения, как вы полагаете?