Тайна Ольги Чеховой - [40]

Они уже выехали на главную магистраль. И Алла остановилась на повороте:

— Теперь давай решим, куда нам ехать.

— А почему не ко мне в пансион?

— Только не в пансион! Там они тебя точно найдут!

— Но зачем они станут меня искать?

— Раз ты убежал, значит, тебе есть что скрывать. А они — суровые ребята, так что лучше на время уехать из Берлина.

Тут Лёва вспомнил, что обещал Ольге поехать во Фрайбург на лечение.

— На лечение — хорошо! Там никто тебя не найдет.

— Но не могу же я ехать во Фрайбург в этом шутовском наряде? Меня сразу же по мундиру вычислят.

— Тужурку и рубашки ты оставил у меня. Их мы сейчас подберем. Так что поехали ко мне, а потом во Фрайбург.

— Что значит — «потом во Фрайбург»?

— А то, что я тебя туда отвезу, — это не так далеко, всего несколько часов езды.

— Но ведь на поезде проще и быстрей!

— Тебе нельзя появляться на вокзале. Ты не знаешь этих людей, они на все способны.

Лёва представил себе лица некоторых крикунов из зала и решил, что не стоит навлекать на себя их гнев.

— Ладно, поехали вместе. Я вовсе не хочу с тобой расставаться. Но прежде чем покинуть Берлин, я должен предупредить свою хозяйку.

— Уже почти полночь!

— Ничего, я знаю, где она живет.

Следуя указаниям Лёвы, Алла подъехала в дому, где было расположено агентство Полины Карловны. В окнах агентства было темно, но в квартире на втором этаже горел свет. Лёва позвонил в дверь условным звонком, Полина Карловна его впустила, и он быстро рассказал ей о случившемся. Она записала имена тех участников офицерского собрания, которые Лёва успел запомнить, обещала помочь ему расплатиться с хозяйкой пансиона и предупредить Оленьку, чтобы та отрицала свое родство с Лёвой, тем более что она Чехова, а он Книппер.

После этого Лёва с Аллой уехали во Фрайбург.

Есть неподтвержденная легенда о том, как Оленька отвадила членов боевой группы сторожить ее у входа в пансион. В то время она снималась в фильме «Татьяна», в котором играла роль русской крестьянки, влюбленной в белого офицера. По роли ей приходилось отстреливаться как от белых, так и от красных. Для того чтобы ее игра выглядела убедительно, актриса прошла курс стрельбы в городском тире и купила на рынке револьвер — в те дни там можно было приобрести любое оружие.

Однажды, когда бывшие белые офицеры продолжали подстерегать ее у входа в пансион с угрозами и требовать, чтобы она открыла им местонахождение своего брата, Оленька не задумываясь достала из кармана револьвер и выстрелила одному из них в ступню. Потом спокойно переступила через корчившегося на асфальте вымогателя, села в машину и уехала. Позже она по этому поводу заявила, что не знает жалости к врагу — московские годы выживания навек закалили ее сердце.

Надо отметить, что Оленька не осталась в пансионе надолго — по просьбе Лёвы Полина Карловна нашла ей симпатичную квартирку в хорошем районе и помогла ей тайком туда переехать — так, чтобы никто не узнал ее новый адрес.

Ольга

Все это происходило, когда МХАТ отбыл на гастроли в США.

Эти гастроли за рубежом вовсе не радовали Станиславского. Ему было нелегко представлять перед культурным Западом страну, с которой он сам еще не нашел общего языка. Он знал, что цель гастролей — показать буржуйскому Западу, чти мы, товарищи, в культуре кой-чего смыслим, и делать это было непросто. Правда, в Берлине весь зрительный зал, весь как один человек, пустил слезу на представлении «Вишневого сада» — Чехов олицетворял для них покинутую родину. Зато эмигрантская община Голландии забойкотиро-вала их спектакли, обвинив их в косвенном соучастии в убийстве русского царя и его семьи.

Все это было трудно вынести, особенно в предчувствии гастролей в Америке. Отбытие Станиславского с берлинского вокзала Фридрихштрассе, которое снимали кинооператоры, стало для него настоящим испытанием. Уже не говоря о том, что он стеснялся своего поношенного пальто, его первая попытка взобраться по вагонной лесенке оказалась неудачной, и ему, ослепленному жестоким светом софитов, пришлось карабкаться по этой лесенке еще раз. Но, едва поднявшись в вагон, он был встречен небольшой толпой корреспондентов, жаждущих немедленно взять у него интервью. Подавленный этой непривычно напряженной атмосферой, он был не слишком красноречив, а может быть, наоборот, слишком красноречив. Во всяком случае в некоторых газетах появилось его заявление о том, что с победой большевиков театр заполнила толпа грязных, неграмотных, дурно пахнущих людей, ничего не понимающих в театральном искусстве.

Узнав об этом, Станиславский страшно испугался и написал опровержение. Он утверждал, что сказал корреспондентам нечто противоположное — а именно, что сегодня в театр пришли не надушенные дамы-белоручки, а простые трудовые люди с мозолистыми руками.

Ольге с ее натянутыми нервами гастроли тоже давались нелегко. Одна только мысль о морском путешествии из Старого Света в Новый, которое должно длиться 13 дней, приводила ее в ужас. И ужас этот полностью оправдался: морское путешествие было мучительным в любую погоду — страх в шторм и тошнота в штиль.

А уж Америка просто ошеломила скоростью, шумом, треском и ни с чем не сравнимой черствостью — твой собеседник в Америке должен всегда улыбаться, даже если ты рассказываешь ему о болезни матери, и приговаривать: «Не принимай это близко к сердцу». Ольгу в Америке не устраивало все, несмотря даже на то, что многие американские актеры приходили на спектакли МХАТа для того, чтобы изучать систему Станиславского. Так что она с радостью отправилась обратно в Европу.