Тайна моего мужа - [17]

Голос мужа звучал сдержанно, как будто он говорил в присутствии чужих людей.

– Ты там не один? – спросила Сесилия.

– Нет. Я просто завтракаю в ресторане при отеле.

– Я нашла его, когда поднялась на чердак, чтобы поискать кусочек Берлинской… Ну, неважно, я просто опрокинула твою обувную коробку, и оно оттуда выпало.

– Должно быть, я тогда же заполнял налоговую декларацию, – предположил Джон Пол. – Вот болван. Я помню, как искал его везде. Чуть с ума не сошел. Поверить не мог, что способен потерять… – Он постепенно смолк. – Вот.

В его голосе звучало удивительное, кажущееся неоправданным и чрезмерным сожаление.

– Что ж, неважно, – заключила она, на этот раз по-матерински покровительственно, словно обращалась к кому-то из дочерей. – Но с чего ты вообще взялся писать что-то подобное?

– Это был мимолетный порыв. Наверное, я тогда совсем расчувствовался. Наш первый ребенок. Я вдруг задумался об отце и обо всем, что он уже никогда не сможет сказать, потому как умер. Обо всем, что осталось непроизнесенным. Все эти банальности. Там просто всякие слащавые глупости о том, как сильно я вас люблю. Ничего сногсшибательного. Честно говоря, я даже толком не помню.

– Так почему бы мне его не вскрыть? – произнесла Сесилия с просительной интонацией, от которой ее саму слегка замутило. – Что тут такого?

Снова тишина.

– Ничего такого, но, Сесилия, пожалуйста, я прошу тебя его не трогать!

Теперь он говорил едва ли не с отчаянием. Что за паника, бога ради! Мужчины так нелепо себя ведут, когда речь заходит о чувствах.

– Ладно. Я не стану его вскрывать. Будем надеяться, в ближайшие пятьдесят лет мне не светит ознакомиться с твоим посланием.

– Это если я тебя не переживу.

– И не надейся. Ты ешь слишком много красного мяса. Готова поспорить, ты и сейчас завтракаешь беконом.

– А я готов поспорить, что ты сегодня кормила бедных девочек рыбой.

Он шутил, но голос его все равно звучал напряженно.

– Это папочка? – спросила влетевшая в комнату Полли. – Мне срочно надо с ним поговорить!

– Тут Полли, – сообщила Сесилия, когда дочь попыталась вырвать у нее из рук телефон. – Полли, прекрати. Одну секунду. Поговорим завтра. Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – еще успела расслышать она, пока Полли выхватывала трубку.

Затем дочь выбежала из комнаты, прижимая телефон к уху.

– Папочка, послушай, мне нужно кое-что сказать тебе, но это большой-пребольшой секрет.

Полли обожала секреты. Она без умолку о них болтала и делилась ими с тех пор, как в возрасте двух лет познакомилась с этим понятием.

– И сестрам тоже дай поговорить с отцом! – крикнула ей вслед Сесилия.

Она взяла чашку с чаем и положила письмо рядом с собой, выровняв его по краю стола. Вот, значит, что это такое. Не о чем беспокоиться. Она уберет его куда-нибудь и забудет о нем.

Ему было бы неловко. Вот и все. Как мило.

Конечно, теперь, когда она пообещала не вскрывать письмо, этого делать нельзя. Лучше было бы и вовсе о нем не упоминать. Сейчас она допьет чай и займется коржом.

Она подтянула поближе книжку Эстер о Берлинской стене, перелистнула страницы и остановилась на фотографии юноши с ангельским серьезным лицом, слегка напомнившим ей Джона Пола, каким тот выглядел в молодости, когда она только влюбилась в него. Джон Пол всегда тщательнейшим образом заботился о прическе, тратил немало геля, чтобы уложить волосы, и сохранял очаровательную серьезность даже навеселе. В те годы они частенько бывали нетрезвы. Рядом с ним Сесилия ощущала себя смешливой девчонкой. Они пробыли вместе немало времени, прежде чем ей открылась более легкомысленная сторона его характера.

Юношу, как она прочла, звали Петером Фехтером – восемнадцатилетний каменщик, он одним из первых погиб, пытаясь сбежать за Берлинскую стену. Раненный выстрелом в бедро, он упал на «полосу смерти» с восточной стороны, где истекал кровью, пока не умер. Сотни свидетелей с обеих сторон смотрели на это, но никто не предложил ему медицинской помощи, только некоторые бросали издали бинты.

– Ради всего святого! – в сердцах воскликнула Сесилия и оттолкнула книгу.

Стоит ли Эстер такое читать, надо ли узнавать, что подобное вообще возможно?

Сесилия помогла бы этому юноше. Она бы сразу направилась прямиком к нему. Вызвала бы «скорую». Закричала бы: «Люди, да что с вами не так?»

Хотя кто знает, как бы она повела себя на самом деле? Вероятно, ничего бы она не сделала, если бы знала, что ее тоже могут застрелить. Она же мать. Ей нужно оставаться в живых. «Полосы смерти» не были частью ее жизни. Полосы – это на одежде. Или в аэропортах. Ей никогда не приходилось подвергаться испытаниям. Вероятно, этого с ней никогда и не будет.

– Полли! Ты с ним уже час болтаешь! Папе, должно быть, скучно! – крикнула Изабель.

Почему им обязательно нужно все время кричать? Девочки отчаянно скучали по отцу, когда тот уезжал. Он относился к ним с бо́льшим терпением, чем Сесилия, и с самых их юных лет был готов участвовать в их жизни так, как ей, сказать по правде, совершенно не хотелось. Он разыгрывал с Полли бесконечные чаепития и держал крошечную чашечку, оттопырив мизинец. Внимательно слушал, как Изабель снова и снова рассказывает про последний драматический поворот в ее отношениях с подругами. Все они испытывали облегчение, когда Джон Пол приходил домой. «Погуляй с малышками!» – просила его Сесилия, и он увозил их в очередное приключение и возвращал через пару часов, липких и в песке.