Тайна Лоринг-Чейза - [26]

– И все-таки, по-моему, это прекрасное имя! – заявил Дэвид. – Да, прекрасное… Когда-нибудь, сударыня, я вернусь. Надеюсь, при более благоприятных обстоятельствах. А до тех пор буду вспоминать вас с благодарностью и благоговением. В детстве моя мать научила меня одной молитве: «И полднем, и ночной порою да будут ангелы с тобою». Пусть она останется с вами и защитит вас от всякого зла.

Неожиданно наклонившись, он прижался губами к ее руке и не оглядываясь зашагал прочь; она же еще долго, задумчиво смотрела ему вслед.

Глава XII,

знакомящая читателя с одним обиженным

Небольшая, но приветливая с виду гостиница притулилась в стороне от столбовой дороги в тени трех высоких деревьев. Сверкающие решетчатые ворота при въезде были всегда дружески распахнуты навстречу усталому путнику, а двери гостеприимно открывали взору чистый каменный пол передней. В густой тени деревьев, чтобы заманивать разморенных жарой случайных прохожих, стояли две деревянные скамьи.

Но сейчас скамьи пустовали. Вокруг не было видно ни души; ни единый звук не тревожил сонного покоя, и только где-то вдали загремело колодезное ведро. Казалось, вся округа, обласканная солнцем, погрузилась в послеполуденную дрему.

Дэвид, усевшись на ближайшую скамью, лениво скользнул взглядом по вывеске над головой. На выбеленном ветрами, потрескавшемся от дождей щите можно было, приложив некоторое старание, разобрать облупленную надпись:

ВЗДЫБИВШИЙСЯ КОНЬ

А выше проступал некий живописный образ, каковой и впрямь смутно напоминал названное гордое и горячее животное, но настолько пострадал от времени и непогоды, что мог изображать любого из млекопитающих от кролика до гиппопотама. Правда, справедливости ради следует согласиться, что на дыбы животное взвилось с ретивостью, которой не сумели укротить ни годы, ни поблекшие краски.

Итак, расположившись на видавшей виды скамье, Дэвид поглядывал на потускневшую вывеску, но мысли его занимало множество иных, весьма далеких от достоинств оного произведения вещей. Мысли вертелись и сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. То мистеру Лорингу мерещились золотисто-рыжие волосы отважной всадницы, то презрительная улыбка и демонический взгляд сэра Невила. То набегали невеселые раздумья о собственном плачевном финансовом и прочем положении, то удивление и восторг по поводу внезапно вернувшейся памяти. Он вспоминал жестокий поединок, борьбу за жизнь, когда, опоенный снотворным, теряющий сознание, дрался со своим несостоявшимся убийцей Массоном, и тот ужасный удар, вспышку, погасившую свет… И погружение в ледяную воду, когда инстинкт самосохранения заставил цепенеющее тело напрячь последние силы в отчаянной попытке выжить… Он словно наяву вдохнул удушающую вонь скользкого берега… И, наконец, увидел проницательные глаза Шрига и добродушного однорукого здоровяка – капрала Дика. Да, слава Богу, Дэвид вспомнил все до мельчайших подробностей! А рыжие волосы… Ему никогда не нравились рыжие – ни мужчины, ни женщины. И все-таки глаза у нее чудесные – карие-прекарие! И сложена она, словно греческая богиня. Если бы не рыжина…

Тут, ненароком повернув голову, он заметил, что за ним наблюдают. Какой-то широкоплечий, просто одетый господин стоял под высоким деревом, прислонившись к стволу, и рассматривал Дэвида. Угрюмый, разбойничьего вида субъект – нечесаный, дикий, пропыленный пылью дорог. Однако Дэвид с присущим ему непринужденным дружелюбием кивнул и окликнул незнакомца.

– Вы, должно быть, изрядно утомились, уважаемый, – сказал он, растягивая гласные и смягчая согласные. Не стесняйтесь, присаживайтесь рядом, места хватит. Я тоже здорово устал и знаю, что это такое.

– Рядом с вами, говорите? – хрипло откликнулся незнакомец. – Благослови вас Бог: вы первый, кто сказал мне доброе слово с тех пор, как я ступил на берег Англии.

– А, так вы тоже не из здешних мест? – полюбопытствовал Дэвид, подвигаясь, чтобы освободить место.

– И да, и нет! – ответил человек и опустился на скамью.

Он свесил голову и уставился, насупив брови, в землю. Теперь Дэвид разглядел, что он моложе, чем показалось сначала. Глубокие морщины на мрачном, осунувшемся лице и обильная проседь были обязаны своим происхождением не возрасту, а скорее нелегким испытаниям.

– Простите, не могли бы вы сказать, сколько вам лет? – спросил он.

– Сорок один, – ответил тот. – Но выгляжу-то я на все шестьдесят…

– Вам здорово досталось?

– Досталось? – хрипло переспросил незнакомец. – Что ж, можно сказать и так, мистер, можно сказать и так! – Он с какой-то обреченностью вздохнул и провел тяжелой, покрытой шрамами ладонью по лбу и по лицу. – Вы разглядывали эту старую вывеску! – неожиданно заявил он, ткнув вверх своим посохом.

– Да? – удивился Дэвид. – Пожалуй, действительно разглядывал. А в чем дело?

– Я помню, как ее малевали, приятель.

– Наверное, она смотрелась тогда совсем по-другому, – заметил Дэвид.

– Вот именно. Так же, как и я… Да, в те дни на этого конягу было приятно посмотреть… Хотя, по правде говоря, тот малый – художник – намалевал чересчур уж круглые бока и, кажется, слишком длинные бабки. Но грива и хвост были хороши. А какой гордый взгляд! Удивляюсь, как еще хоть что-то осталось. Двадцать пять лет прошло… Гостиницей тогда владел Том Ларкин.