- Я разочарована, расстроена, рассержена, - сказала дама. - Вы, по крайней мере, могли бы высказать все это после бала, а не накануне!
- Вам следовало бы поставить это мне в заслугу, - заметил бюст. - Я, в сущности, был очень мягким человеком. Как ужасно - родиться вдесятеро умнее всех остальных, любить людей и в то же время презирать их тщеславные помыслы и заблуждения. Люди - такие глупцы, даже самые приятные из них! А я не был настолько жесток, чтобы получать удовольствие от своего превосходства.
- Какое самодовольство! - сказала дама, вздернув нос.
- А что делать? - осведомился Бард. - Или, по-вашему, я мог жить, притворяясь заурядным человеком?
- Я убеждена, что у вас нет совести! - объявила дама. - Об этом много раз писали.
- Совести?! - вскричал бюст. - Да она испортила мое лучшее создание! Я начал писать пьесу про Генриха Пятого, я намеревался показать его в дни его распутной юности; и у меня рождался замечательный персонаж - своего рода Гамлет, отдающий дань заблуждениям молодости, который всюду сопровождал бы принца, выводил бы мораль и украшал бы повествование (извините этот анахронизм - если не ошибаюсь, слова доктора Джонсона, единственного человека, написавшего обо мне что-то дельное). Я назвал это чудо Пойнсом. И поверите ли, едва я как следует вошел в пьесу, какой-то паршивенький третьестепенный персонаж, которого я предназначал в трусливые грабители - он должен был появиться в двух-трех сценах, ограбить купцов с тем, чтобы его потом ограбили принц и Пойнс, - вдруг обернулся великолепным воплощением Силена, изумительной комической ролью. Он убил Пойнса, он убил весь замысел пьесы. Я наслаждался им, упивался им, создал восхитительную шайку мошенников, чтобы ему было с кем общаться и на чьем фоне сиять. Как я был уверен, что уж он-то не обратится против меня! Но я забыл про свою совесть. Однажды вечером, проходя по Истчипу с молодым другом (юношей, вся жизнь которого была еще впереди), я увидел обрюзглого толстяка, пьяного, похотливо щурящегося на женщину, которая была далеко не так молода, как должна была бы быть. И совесть принялась нашептывать мне на ухо: "Вильям, по-твоему, это смешно?" Я начал читать мораль моему молодому другу и не остановился, пока он не сбежал, сославшись на неотложное дело. А я пошел домой и испортил конец моей пьесы. Ничего хорошего я сделать не смог. У меня все пошло вкривь и вкось. Но я должен был обречь этого старика на жалкую смерть, и я должен был повесить его гнусных прихвостней, бросить их в сточные канавы и в больницы для бедняков. Всегда следует сначала подумать, а потом уже браться за подобные вещи. Кстати, не закроете ли вы дверь? У меня начинается насморк.
- Извините, - сказала дама. - Я не подумала. - И она побежала закрыть дверь, прежде чем костюмер успел сделать это за нее.
Слишком поздно.
- Я сейчас чихну, - сказал бюст, - но, по-моему, у меня это не получится.
Напрягая все силы, он чуть-чуть сморщил нос и завел глаза. Раздался оглушительный взрыв. Мгновение спустя бюст лежал на полу, разлетевшись в куски.
Больше он уже никогда не разговаривал.
1910
